Разбойничье рыцарство распоряжается, как ему вздумается. Из их среды назначаются ландраты; они исполняют обязанности поместной и участковой полиции, и вся бюрократия работает в их интересах. К тому же польский крестьянин имеет дело не с немецким — это было бы, пожалуй, слишком гуманно, — а со старопрусским чиновничеством, с его прусским языком и его местным правом. Крестьянское население Верхней Силезии, терпящее со всех сторон эксплуатацию, издевательства, насмешки, побои, заковывание в кандалы, — должно было, наконец, дойти до той точки, до которой оно и дошло. Голодная смерть и чума неизбежно должны были явиться последним плодом, выросшим на этой истинно христианско-германской почве. Кто способен еще воровать, тот ворует. Это единственная форма, в которой обирландившаяся Верхняя Силезия фактически выражает свой протест против христианско-германского разбойничьего рыцарства. Следующая ступень — нищенство; толпами бредут изможденные фигуры с места на место. На третьем месте мы видим тех, которые не имеют сил и уменья ни для того, чтобы воровать, ни для того, чтобы просить милостыню. Их ложе из истлевшей соломы особенно охотно посещает ангел смерти от эпидемий. Таковы плоды деятельности столетнего богом благословенного монархического правления вкупе с разбойниками-рыцарями и с бюрократией».

Как и прежде, Вольф требует от рыцарства возмещения крестьянам, требует, чтобы все барщины и денежные чинши были отменены безвозмездно и, наконец, чтобы большие имения верхнесилезских магнатов были раздроблены. Этому конечно не бывать, пока будет существовать правительство Бранденбурга—Мантёйфеля, и потому «жители Верхней Силезии будут, как и прежде, массами вымирать от голода и голодного тифа», что буквально и подтвердилось, пока огромный подъем верхнесилезской промышленности в пятидесятых и шестидесятых годах не произвел переворота во всех условиях жизни области, все более и более ставя на место грубо феодальной эксплуатации — цивилизованную, но еще более основательную, современную буржуазную эксплуатацию.

Мы намеренно приводили большие выдержки из «Силезского миллиарда» не только потому, что в нем яснее всего проявляется характер Вольфа, но и потому, что здесь дано верное изображение положения в деревне до 1848 г. во всей Пруссии, за исключением Рейнской провинции, — в Мекленбурге, Ганновере и некоторых других мелких государствах, а также во всей Австрии. Там, где имел место выкуп, крестьянин оказывался обделенным; но для половины и даже двух третей крестьянского населения, смотря по месту, феодальные повинности и поборы в пользу помещика продолжали еще существовать, и было мало надежды на ускорение темпа выкупа, пока гроза 1848 года и промышленное развитие в последовавший за этим период не уничтожили более или менее основательно и эти остатки средневековья. Мы говорим «более или менее» по той причине, что в Мекленбурге феодализм еще существует в неослабленной силе, да и в других отсталых частях Северной Германии можно то тут, то там найти местности, где выкуп еще не произведен. В 1849 г. в Пруссии были безвозмездно отменены деньги на охрану и другие менее значительные феодальные поборы; другие повинности отменялись быстрее, чем прежде, так как дворянство после уроков 1848 года и при возрастающей трудности добиться от строптивых крестьян работы, которая приносила бы прибыль, теперь само настаивало на выкупе. Наконец, с введением закона об округах, пало и сеньоральное правосудие помещиков и тем самым, по крайней мере по форме, в Пруссии был упразднен феодализм.

Но только по форме. Везде, где преобладает крупное землевладение, сохраняется полуфеодальное господствующее положение крупных землевладельцев, даже и при современно-буржуазных во всем остальном хозяйстве отношениях. Меняются только формы этого господствующего положения. Они иные в Ирландии, где землю обрабатывают мелкие арендаторы, иные в Англии и Шотландии, где обладающие капиталом арендаторы с наемными рабочими возделывают крупные арендные участки.