Следующим большим ударом явилось падение Милана. Обратное завоевание Милана Радецким является, действительно, первым событием европейского значения после парижской июньской победы. Двуглавый орел на куполе миланского собора означал не только поражение всей Италии — он означал также возрождение центра тяжести европейской контрреволюции, возрождение Австрии. Италия разбита и Австрия возрождена — чего еще могла желать контрреволюция! И действительно, с падением Милана сразу же ослабела в Италии революционная энергия, пал Мамиани в Риме, демократы были побеждены в Пьемонте; и одновременно с этим реакционная партия в Австрии снова подняла голову и с новой энергией принялась опутывать сетью своих интриг все провинции из своего центра — штаб-квартиры Радецкого. Только теперь Елачич перешел в наступление, только теперь полностью осуществился великий союз контрреволюции с австрийскими славянами.

Я не говорю о мелких интермеццо, в которых контрреволюция одерживала местные победы и завоевывала отдельные провинции, не говорю о франкфуртском поражении и т. п. Все это имеет местное, пожалуй национальное, но отнюдь не европейское значение.

Наконец, 1 ноября было завершено дело, начатое в день Кустоцы: как Радецкий вступил в Милан, так Виндишгрец и Елачич вступили теперь в Вену. Метод Кавеньяка применен к самому большому и активному очагу германской революции — и с успехом. Революция в Вене, как и в Париже, потоплена в крови, погребена в дымящихся развалинах.

Но весьма вероятно, что победа 1 ноября вместе с тем означает момент, когда начинается обратное движение и наступает кризис. Попытка в точности повторить венский подвиг в Пруссии потерпела неудачу. В самом благоприятном случае, даже если страна перестанет поддерживать Учредительное собрание, корона может рассчитывать только на половинчатую, не решающую победу, и во всяком случае первое обескураживающее впечатление венского поражения ослаблено неуклюжей попыткой повторить его во всех подробностях.

И в то время как север Европы или уже снова ввергнут в рабство 1847 года, или с трудом отстаивает от контрреволюции завоевания первых месяцев, внезапно вновь поднимается Италия. Ливорно — единственный итальянский город, для которого падение Милана явилось толчком к победоносной революции, — Ливорно, наконец, увлек своим демократическим подъемом всю Тоскану и добился определенно-демократического министерства, наиболее определенного из всех существовавших когда-либо в условиях монархии, и такого определенного, каких мало бывало в республиках, — министерства, которое на падение Вены и возрождение Австрии отвечает призывом к созданию итальянского учредительного Национального собрания. И революционная искра, которую это демократическое министерство бросило в итальянский народ, зажгла пожар: в Риме народ, национальная гвардия и армия восстали, как один человек, низвергли лавирующее контрреволюционное министерство, добились демократического министерства, и первым из требований, принятия которых они добились, было: правительство на основе итальянского национального принципа, т. е. внесенное Гверрацци предложение о посылке представителей в итальянское Учредительное собрание.

Что за этим последуют Пьемонт и Сицилия, — не подлежит никакому сомнению. Они последуют, как последовали в прошлом году.

Что же дальше? Явится ли это второе воскресение Италии на протяжении трех лет, подобно предшествовавшему, зарей нового подъема европейской демократии? Очень похоже на это. Чаша контрреволюции переполнена. Франция готова броситься в объятия авантюриста, лишь бы только избавиться от господства Кавеньяка и Марраста, Германия разъединена больше, чем когда бы то ни было, Австрия раздавлена, Пруссия накануне гражданской войны — все, решительно все иллюзии февраля и марта безжалостно растоптаны стремительным ходом истории.

Поистине, народу больше уж нечему учиться на опыте новых побед контрреволюции! Пусть же при надвигающихся событиях народ своевременно и бесстрашно применит уроки этих последних шести месяцев.