Но этот равноценный вариант при всем том «отличается» от своего оригинала. А разве он «не поставил условием принятие ноты Меншикова без всяких изменений»? Разве он не мог бы «на одном этом основании отказаться от рассмотрения новой ноты»? Но он этого не сделал. «Можно ли было проявить большее миролюбие?» Ультиматум венского совещания его ни в какой мере не касается; это дело самого совещания. «Его дело — подумать о тех проволочках, которые последуют» из-за отказа султана принять ультиматум. Он же, со своей стороны, ничего не имеет против того, чтобы продолжать занимать в течение нескольких месяцев Дунайские княжества, где его войска безвозмездно получают обмундирование и продовольствие.
Одесса не пострадала от того, что устье Дуная оказалось блокированным, а если оккупация Дунайских княжеств и способствует вздорожанию пшеницы на лондонском Марклейне, то это только облегчит возвращение нечестивых империалов в святую Русь. Поэтому Австрия и другие державы должны
«прямо и твердо заявить Порте, что, после того как они тщетно пытались открыть ей единственный путь, который мог бы привести к немедленному восстановлению ее отношений с нами, они отныне умывают руки в этом деле».
Державы достаточно сделали для султана, открыв царю путь к Дунаю и преградив путь к Черному морю союзной эскадре. «Августейший повелитель» графа Нессельроде клеймит далее «воинственные замыслы, которые, по-видимому, воодушевляют сейчас султана и большинство его министров». Он, со своей стороны, разумеется, предпочел бы, чтобы султан не горячился, чтобы канонеркам он противопоставлял мирные предложения, а казакам — учтивые фразы. «Он исчерпал меру возможных уступок, между тем как Порта не сделала еще ни одной уступки. Его величество не может идти дальше по этому пути». Несомненно, царь не может идти дальше, не перейдя через Дунай. Нессельроде резюмирует всю свою аргументацию в следующей искусной дилемме, от которой никак не отвертишься. Либо изменения, предложенные Портой, не имеют никакого значения, либо они какое-то значение имеют. Если они не имеют никакого значения, почему Порта настаивает на них? А если они имеют какое-то значение, «вполне понятно, что мы отказываемся их принять».
«Эвакуация Дунайских княжеств, — заявил лорд Кларендон, — есть предварительное sine qua non {непременное условие. Ред.} всякого соглашения». Как раз наоборот, — возражает Нессельроде. «Соглашение», то есть приезд турецкого посла для вручения австрийской ноты без всяких изменений, «есть предварительное sine qua поп эвакуации Дунайских княжеств».
Одним словом, великодушный царь готов прекратить канитель с венским совещанием, так как оно ему больше не нужно для окончания его первой кампании; но тем крепче он будет держать в своих руках Дунайские княжества, так как это ему необходимо, чтобы начать вторую кампанию.
Если верно полученное сегодня по телеграфу сообщение о возобновлении совещания, державы повторят в адрес Николая песенку, которой парижская толпа приветствовала Александра:
Впрочем, сам царь уже не властен, как прежде, над восточными осложнениями. Султан был вынужден вызвать старый фанатизм и побудить снова двинуться на Европу грубые воинственные племена Азии, которых не успокоишь ни дипломатическими нотами, ни трафаретной ложью; и даже в дерзкой московитской ноте чувствуется что-то вроде опасения того «воинственного духа», которым охвачен Стамбул. В своем манифесте к мусульманам султан объявил, что России не будет больше сделано ни одной уступки. Как сообщают, депутация улемов обратилась к султану с требованием либо отречься от престола, либо объявить войну без дальнейшего промедления. Разногласия в Диване достигли крайнего напряжения, и склоняющее Диван к миру влияние Решид-паши и Мустафа-паши начинает уступать влиянию сераскира {военного министра. |