|
У вас же должен быть излишек сверх издержек на машину, которая состоит из плоти и крови. Вам нужна пища для души и мозга, так же, как и для рта и желудка. Предприниматель боится, как бы вы не получили более высокую заработную плату; боится не потому, что он не в состоянии выплачивать ее, ибо капитал за последние семь лет увеличился больше чем на 100 %, тогда как вы требовали лишь покрытия десятипроцентной прибавки к вашей заработной плате из его 100 процентов, добытых вашим трудом. Он боится этого потому, что более высокая заработная плата открыла бы вам путь к независимости; он боится этого потому, что более высокая заработная плата открыла бы вам путь к образованию; он боится этого потому, что просвещенный народ не будет рабом; он боится этого, зная, что вы не согласились бы тогда работать так много часов; он боится этого потому, что вы больше не позволили бы тогда своим женам нести бремя рабского труда в фабричном аду; он боится этого потому, что вы стали бы тогда посылать своих детей в школу, а не на фабрику; он боится этого, зная, что если бы жены находились у домашнего очага, а дети в школе и лишь короткое время на фабрике, то избыточные рабочие руки, понижающие ныне уровень заработной платы, освободились бы от его контроля, и труд стал бы бесценной жемчужиной, украшающей диадему человеческой свободы. Однако вопрос сейчас снова ставится иначе. Речь идет уже не только о получении доли в прибылях предпринимателя или о прибавке в 10 процентов, речь идет о том, чтобы не допустить снижения заработной платы на 20 процентов. Хорошо идут дела или плохо — от этого положение мало меняется: в первом случае предприниматели грабят народ за границей, во втором — они грабят народ в своей собственной стране. Вопрос быстро приобретает для вас другое значение: речь идет не о низкой или высокой заработной плате, а о голодной смерти или жизни, о жизни в фабричном аду или смерти у фабричных ворот. Капиталисты, эти казаки Запада, первые пересекли дунайскую границу рабочих прав; они ввели законы военного времени, продиктованные золотом, они сеют в наших рядах голодную смерть из своих батарей, именуемых монополиями. Один город за другим объявляется на осадном положении. Безработица прокладывает траншеи, а голод приставляет штурмовые лестницы к цитадели труда, артиллерия нужды обстреливает его боевые линии. С каждым днем ширится большое объединение капиталистов, с каждым днем их движение все больше приобретает национальные масштабы. Готовы ли вы ему противостоять? В вашем движении царит хаос и сумятица. Поскольку локауты все более распространяются, а вы продолжаете действовать порознь, то скоро окажется, что вы начнете вторгаться в заповедную область друг друга: сборщики одной местности столкнутся со сборщиками другой в одном и том же пункте; вы станете встречаться как враги там, где должны были бы обмениваться рукопожатиями как союзники; вы будете взаимно ослаблять помощь, предназначенную для того или другого, тогда как вы должны помогать друг другу преодолеть свою слабость. Уиганские углекопы находились неподалеку от Престона, Стокпорта, Манчестера, Олдема, но они потерпели поражение, не получая никакой поддержки. Уиганские фабричные рабочие также бастуют. Каково же их мнение о поражении их братьев, рабочих угольных копей? Они считают, что те счастливо отделались. Нельзя ничего сделать, если стоишь друг другу поперек дороги. Но почему это так? Потому, что вы ограничиваете свое движение тесными рамками одной профессии, одного округа и какого-нибудь одного интереса. Движение ваших нанимателей становится общенациональным, таким же общенациональным должно быть и ваше сопротивление. При том положении, которое существует теперь, вас ждет анархия и гибель. И не подумайте, что я оспариваю разумность тред-юнионов и нападаю на их поведение и неприкосновенность.
Но помочи, на которых водят детей, становятся путами для взрослого. Обособленность, сослужившая свою службу в период младенчества рабочего движения, становится губительной в период его зрелости. |
