1934

 72. «Достойнее нет для поэта…»

Достойнее нет для поэта

 Одежды, чем дырявый плащ —

 Накидка голубого цвета

 Среди зимы, ветров и чащ.

 Он в этой легкой пелерине

 Немного зябнет на ветру,

 На мировой огромной льдине

 Его знобит в большом жару.

 Но даже в холоде хрустальном

 Он всех на небеса зовет

 И с миром грубым и реальным

 Сражается, чернила льет.

 Так с мельницами Дон-Кихоты

 Сражались в пламени страстей,

 И ветер от круговорота

 Ревел средь мельничных снастей.

 А Санхо-Панчо в страшном мире,

 За рыцарем во всей красе,

 Труся, мечтали о трактире,

 О выпивке и колбасе.

1933

 73. «Сквозь слезы, Офелия, ты умирала…»

Сквозь слезы, Офелия, ты умирала

 И в комнате белой потом догорала.

 Как все: со слезами, с мечтами о рае,

 В отчаянье руки над бездной ломая.

 Так роль приближалась к закату финала,

 И лебеди плыли по глади канала.

 И только афиша и мраморной урны

 Прелестная форма напомнят средь курной

 И суетной жизни о пламени тела,

 В котором, как ангел, душа леденела.

 Прохожий, подумай о небе за тучей,

 О женских надеждах под ивой плакучей.

1933

 74. ИЗ БИБЛИИ

Одно назначенье

 Цветку и пчеле —

 Удел искупленья

 На грешной земле.

 И притча: — Жил некий

 В те дни человек.

 Молочные реки

 Текли, а у рек

 Паслись в изобилье

 Стада по холмам,

 И мельничных крыльев

 Не счесть было там.

 Шли к башням Багдада

 Верблюды. Был дом.

 И гроздь винограда

 Два мужа с трудом…

 Но в сердце и в шкуре

 Воловьей, как дым.

 Что сталось средь бури

 С тем счастьем земным?

 Подохли верблюды.

 Пропал виноград.

 Погиб от остуды

 Оливковый сад.

 Дом рухнул. Пожрала

 Ячмень саранча.

 И буря сорвала

 Хламиду с плеча.

 Прикрыв еле-еле

 Нору тростником,

 И струпья на теле

 Скребя черепком,

 На куче навоза

 Он жадно вздыхал.

 Божественным грозам

 Смиренно внимал.

 75. «Душа моя, ты — чужестранка…»

Душа моя, ты — чужестранка.

 С твоей ли небесной гордыней

 И жить на земле, как служанка,

 Быть трудолюбивой рабыней?

 Ты в этом хозяйственном мире

 Чужая, как роза в амбаре,

 Тебя затолкали четыре

 Стихии на шумном базаре.

 Под фермерские разговоры

 Ты знаешь, что здесь мы в темнице,

 Что шорох деревьев и горы

 Небес или тучность пшеницы

 И весь этот мир только сцена,

 Где мы кое-как разыграем

 Коротенький фарс и средь тлена

 И прелести хрупкой растаем.