Уж волны дымные текут

         В ее серебряные чаны,

         И брызжут хладные фонтаны;

         Разостлан роскошью ковер;

         На нем усталый хан ложится;

         Прозрачный пар над ним клубится;

         Потупя неги полный взор,

         Прелестные, полунагие,

         В заботе нежной и немой,

         Вкруг хана девы молодые

         Теснятся резвою толпой.

         Над рыцарем иная машет

         Ветвями молодых берез,

         И жар от них душистый пашет;

         Другая соком вешних роз

         Усталы члены прохлаждает

         И в ароматах потопляет

         Темнокудрявые власы.

         Восторгом витязь упоенный

         Уже забыл Людмилы пленной

         Недавно милые красы;

         Томится сладостным желаньем;

         Бродящий взор его блестит,

         И, полный страстным ожиданьем,

         Он тает сердцем, он горит.

Конечно, теперь смешно заблуждение людей того времени, которые в «Руслане и Людмиле» думали видеть поэтическое воссоздание народно-русского сказочного мира; но в двадцатых годах, право, немудрено было, в первый раз читая такие стихи, до того увлечься ими, чтоб в описании какой-то небывало фантастической бани увидеть великолепную русскую баню. Кому неизвестно великолепие наших бань, где в таком употреблении сок весенних роз, а ветви молодых берез прозаически называются вениками?..

Эпилог к «Руслану и Людмиле» исполнен элегической поэзии; но, как и пролог к этой же поэме, он, если не ошибаемся, был написан после ее; при ней же явился только во втором ее издании, в 1828 году.

Потому ли, что изумительные успехи Пушкина и быстрый ход его распространяющейся славы слишком озадачили бутырских критиков и классиков, или потому, что они уже сами начали привыкать к поэзии Пушкина, – только против «Кавказского пленника» уже почти совсем не было воплей, а напротив, ему раздавались везде только хвалебные гимны. Даже в «Вестнике Европы» 1823 года была помещена похвальная критика этой поэме (вышедшей в 1822 году). Эта критика особенно замечательна и в свое время весьма прославилась тем, что ее сочинитель, при всем своем старании и усердии, никак не мог догадаться, что сделалось с черкешенкой и что означают эти прекрасные поэтические стихи:

         Вдруг волны глухо зашумели,

         И слышен отдаленный стон…

         На дикий брег выходит он,

         Глядит назад… брега яснели

         И опененные белели; Но нет

         Черкешенки младой

         Ни у брегов, ни под горой…

         Все мертво… на брегах уснувших

         Лишь ветра слышен легкий звук,

         И при луне в волнах плеснувших

         Струистый исчезает круг…

Такова была тогда привычка к прозаичности прежней поэзии, что слишком поэтический и по тому уже самому слишком ясный оборот назывался темным и неопределенным…[7 - Белинский, указывая на «похвальную критику» в «Кавказском пленнике» в «Вестнике Европы» за 1823 год, против обыкновения не ссылается ни на номер, ни на страницу журнала.