Я ближнего люблю – но ты, природа-мать,

         Для сердца ты всего дороже!

         С тобой, владычица, привык я забывать

         И то, чем был, как был моложе,

         И то, чем ныне стал под холодом годов;

         Тобою в чувствах оживаю:

         Их выразить душа не знает стройных слов,

         И как молчать об них, не знаю.

Козлов перевел и следующие пять строф и выдал это за собственное произведение: по крайней мере, в третьем издания его сочинений не означено, откуда взято первое стихотворение во второй части «К морю», посвященное Пушкину. К довершению всего, перевод так водян, что в нем нет никаких признаков Байрона. Сравните три последние стиха первого куплета с переводом Батюшкова:

         Природу я душою обнимаю.

         Она милей; постичь стремлюся я

         Все то, чему нет слов, но что таить нельзя.

То ли это?..

Беспечный поэт-мечтатель, философ-эпикуреец, жрец любви, неги и наслаждения, Батюшков не только умел задумываться и грустить, но знал и диссонансы сомнения, и муки отчаяния. Не находя удовлетворения в наслаждениях жизни и нося в душе страшную пустоту, он восклицал в тоске своего разочарования:

         . . . . . . . . . .

         Минутны странники, мы ходим по гробам;

         Все дни утратами считаем;

         На крыльях радости летим к своим друзьям,

         И что ж? – их урны обнимаем!

         . . . . . . . . . .

         Так все здесь суетно в обители сует!

         Приязнь и дружество непрочно!

         Но где, скажи, мой друг, прямой сияет свет?

         Что вечно чисто, непорочно?

         Напрасно вопрошал я опытность веков

         И Клии мрачные скрижали;

         Напрасно вопрошал всех мира мудрецов:

         Они безмолвны пребывали.

         Как в воздухе перо кружится здесь и там,

         Как в вихре тонкий прах летает,

         Как судно без руля стремится по волнам

         И вечно пристани не знает:

         Так ум мой посреди волнений погибал.[12 - У Батюшкова: «Так ум мой посреди сомнений погибал» («К другу», т. II, стр. 88).]

         Все жизни прелести затмились;

         Мой гений в горести светильник погашал,

         И музы светлые сокрылись.

Бросая общий взгляд на поэтическую деятельность Батюшкова, мы видим, что его талант был гораздо выше того, что сделано им, и что во всех его произведениях есть какая-то недоконченность, неровность, незрелость.