«Простите, рощи и долины,

         Родные реки и поля!

         Весна пришла, и час кончины

         Неотразимой вижу я!

         Так! Эпидавра прорицанье

         Вещало мне: в последний раз

         Услышишь горлиц воркованье

         И гальционы тихий глас;

         Зазеленеют гибки лозы,

         Поля оденутся в цветы.

         Там первые увидишь розы,

         И с ними вдруг увянешь ты.

         Уж близок час… цветочки милы,

         К чему так рано увядать?

         Закройте памятник унылый,

         Где прах мой будет истлевать;

         Закройте путь к нему собою

         От взоров дружбы навсегда,

         Но если Делия с тоскою

         К нему приблизится: тогда

         Исполните благоуханьем

         Вокруг пустынный небосклон

         И томным листьев трепетаньем

         Мой сладко очаруйте сон!»

         В полях цветы не увядали,

         И гальционы в тихий час

         Стенанья рощи повторяли;

         А бедный юноша… погас!

         И дружба слез не уронила

         На прах любимца своего;

         И Делия не посетила

         Пустынный памятник его:

         Лишь пастырь в тихий час денницы,

         Как в поле стадо выгонял,

         Унылой песнью возмущал

         Молчанье мертвое гробницы.

Грация – неотступный спутник музы Батюшкова, что бы она ни пела – буйную ли радость вакханалии, страстное ли упоение любви или грустное раздумье о прошедшем, скорбь сердца, оторванного от милых ему предметов. Что может быть грациознее этих двух маленьких элегий?

         О память сердца! ты сильней

         Рассудка памяти печальной,

         И часто сладостью своей

         Меня в стране пленяешь дальней.

         Я помню голос милых слов,

         Я помню очи голубые,

         Я помню локоны златые

         Небрежно вьющихся власов.