К знаменитейшим деятелям литературы карамзинского периода принадлежит Мерзляков. Он известен как поэт (оды), как переводчик (переводы из древних, стихами), как песенник (русские песни) и как теоретик словесности и критик. Оды его – образец надутости, прозаичности выражения, длинноты и скуки. Переводы его из древних заслуживают внимания. Мерзляков не перевел ничего большого вполне, но из больших произведений только отрывки, как то: из «Илиады», «Одиссеи», из трагиков – Эсхила, Софокла и Эврипида. Все эти опыты, конечно, не бесполезны; но они не дают понятия о своих оригиналах. Мерзляков не владел стихом: язык его жосток и прозаичен. Сверх того, на древних он смотрел сквозь очки французских критиков и теоретиков, от Буало до Лагарпа, и потому видел их не в настоящем их свете, хотя и читал их в подлиннике. К первой части изданных им в 1825 году в двух частях «Подражаний и переводов из греческих и латинских стихотворцев» приложено рассуждение. «О начале и духе древней трагедии и о характерах трех греческих трагиков:[22 - Издана в 1825 г., ч. I.] из этого рассуждения очень ясно видно, как мало понимал Мерзляков начало и дух древней трагедии и характер трех греческих трагиков…

         О, жертвы общего отчизны злоключенья,

         В дни славы верные и верны в дни плененья,

         Подруги юные, не отрекитесь вы

         Еще подпорой быть сей рабственной главы,

         Которая досель гордилася венцами:

         Царицы боле нет; невольница пред вами! —

         Но я, как прежде, вам и ныне мать и друг!..

         И бедствия мои, и старости недуг

         Единый жребий наш: вот право для злосчастных

         На помощь и любовь душ, злобе непричастных!

         Прострите руки мне, приподнимите… Ах!

         Нет сил, болезнь и хлад во всех моих костях! —

         Вещайте, что совет вождей определяет:

         Куда нас грозный суд[23 - У Мерзлякова: «Куда нас грозный глас судьбины посылает?» (стр. 37).] судьбины посылает?

         Куда еще влачить срам, скорбь свою и плен?

         Иль остров сей для нас могилой обречен?

Кто бы – думали вы – говорит такими дебелыми, жесткими и бестолковыми стихами? – Гекуба, в трагедии Эврипида!.. Хороший же был поэт этот Эврипид, если он по-гречески так же выражался, как заставляет его выражаться по-русски переводчик!.. Впрочем, некоторые переводы из древних Мерзлякова не без достоинства. Он перевел вполне «Освобожденный Иерусалим» Тасса и перевел его привилегированным в старину размером для эпических поэм – шестистопным ямбом. Перевод этот тяжел и дубоват, без всяких достоинств. Причина этому опять двоякая: Мерзляков не владел стихом и на эпические поэмы смотрел с херасковской точки зрения, как на что-то натянуто-высокое, надуто-великолепное и дубовато-тяжелое. Насмешники уверяют, будто в его переводе «Освобожденного Иерусалима» есть стих:

         Вскипел Бульон, течет во храм…[24 - Этот стих отсутствует в переводе Мерзлякова.