|
Советник посольства Хильгер, который в течение двадцати лет был непосредственным свидетелем перипетий германо-русских отношений, сообщает: «Во время первых пяти-шести месяцев после перехода власти к Гитлеру [было] явно заметно, что советской прессе была предписана величайшая сдержанность. В то время, как Гитлер… уничтожал аппарат КПГ, правители в Кремле по внешнеполитическим причинам считали необходимым по-прежнему в отношении Германии выражать свою добрую волю. Такие личности, как Крестинский, Литвинов и Молотов не упускали ни одной возможности, чтобы уверить нас в том, что у правительства нет желания изменять свою внешнюю политику». Литвинов — хотя сначала и менее дружественный по отношению к Германии, чем его предшественник Чичерин — говорят, в то время при случае хладнокровно сказал следующее: «Что нам за дело, если вы своих коммунистов стреляете!»
Прошел почти год, пока русские не поняли, что в лице Гитлера они имеют перед собой не обычного политика из немецких правых, и что немецко-советская дружба закончилась. Возможно, лишь после прихода Гитлера к власти они впервые взяли на себя труд прочесть «Майн Кампф». Нельзя не упрекнуть их в неправильной оценке Гитлера — даже если вряд ли было бы в их силах при правильной оценке предотвратить захват им власти. Германо-русской дружбе периода Рапалло требовалось время, чтобы умереть. Она медленно иссякала в течение 1933 года, отдельные её обломки удерживались даже еще в течение года, и состояние тотальной, ледяной враждебности, которая стала характерной для гитлеровского периода, было достигнуто лишь в 1935 году. Но несущая центральная опора этой дружбы, военное сотрудничество, развалилось первым — совершенно неожиданно и внешне как гром среди ясного неба. Хильгер описывает, как это произошло: «В первой половине мая (1933 года) в Москву прибыла группа высших немецких офицеров под руководством генерала фон Боккельберга, чтобы провести переговоры с Генеральным штабом Красной Армии. Этот визит был окутан прежним духом полного согласия и доброй воли. На устроенном германским послом по случаю пребывания немецких гостей торжественном ужине среди немцев и русских царило отличное настроение. Все члены военного совета СССР присутствовали на нем, и Ворошилов настойчиво выразил свое мнение, что следует и далее поддерживать связь между обеими армиями. Сопровождаемый добрыми пожеланиями своих советских друзей, фон Бокельберг отбыл обратно, но еще до того, как он и его спутники добрались до Берлина, Красная Армия неожиданно потребовала, чтобы рейхсвер прекратил все свои предприятия в России. Вскоре после этого русские категорически отказались далее участвовать в каких-либо курсах немецкой военной академии. Наркомат иностранных дел позже утверждал, что он получил надежные данные о том, что вице-канцлер фон Папен раскрыл французскому послу в Берлине Франсуа-Понсе все детали германо-русского военного сотрудничества. Когда министр иностранных дел фон Нойрат призвал по этому поводу Папена к ответу, тот все отрицал, и насколько я знаю, утверждение Наркомата иностранных дел действительно было фальшивкой. Но готовность, с которой в неё поверили в Москве, и скорость, с которой в Кремле решились на столь решительную акцию, отчетливо показывают, насколько напряженными были уже отношения. С прекращением военного сотрудничества важная глава германо-русских отношений пришла к завершению». У этой главы спустя три с половиной года был трагический эпилог. В прощальном разговоре в конце октября 1933 года русский верховный командующий маршал Тухачевский сказал своему немецкому собеседнику: «Не забывайте о том, что это Ваша политика нас разделяет, а вовсе не наши чувства — чувства дружбы Красной Армии к рейхсверу. И думайте всегда вот о чем: вы и мы, Германия и Советский Союз, сможем диктовать условия миру, если будем идти вместе». |
