Истец зловеще нахмурился, всем своим видом изображая мефистофельское удовольствие.

– По законам жанра, – ответил он, смакуя каждое слово, – Марри уже должен быть убит, а тело его брошено в пруд, в саду! Здесь ведь есть пруд, не так ли? Но на самом деле я полагаю, что Марри уже идет сюда. Учтите, я никому не навязываю никаких идей!

– Идей? – переспросил Фарнли.

– Да, вроде вашей! Быстрая нажива и легкая жизнь!

От этих слов в воздухе, казалось, повеяло холодом. Фарнли поднял руку и провел ею по своему твидовому пиджаку, как бы уговаривая себя сохранять спокойствие. Его противник с фантастической интуицией выбрал именно те слова, которые могли его уколоть.

У Фарнли была довольно длинная шея, и сейчас это стало особенно заметно.

– Кто-нибудь этому верит? – проговорил он. – Молли… Пейдж… Барроуз… вы этому верите?

– Никто этому не верит, – ответила Молли, спокойно глядя на него. – С твоей стороны глупо позволить ему вывести тебя из равновесия, ведь он только этого и добивается.

Истец повернулся и с интересом посмотрел на нее:

– Вы тоже, мадам?

– Что «я тоже»? – спросила Молли, рассердившись на самое себя. – Простите, что говорю как заезженная пластинка, но вы знаете, что я имею в виду.

– Вы верите, что ваш муж Джон Фарнли?

– Я это знаю.

– Откуда?

– Боюсь, это женская интуиция, – холодно произнесла Молли. – Но под этим я подразумеваю нечто разумное, нечто такое, что, меня во всяком случае, никогда не подводит. Я поняла это в тот момент, когда снова увидела его. Конечно, я хотела бы найти доказательства, но они должны быть неопровержимыми.

– Позвольте спросить, вы его любите?

На этот раз Молли покраснела под загаром, но вопрос восприняла по-своему:

– Ну, скажем, он мне нравится, если хотите.

– Именно. И-мен-но. Он вам нравится; он всегда, думаю, будет вам нравиться. Вы ладите и всегда будете прекрасно ладить. Но вы его не любите и никогда не любили. Вы любили меня. Вы, так сказать, влюбились в мое отражение из вашего детства, которое окружало обманщика, когда "я" вернулся домой.

– Господа, господа! – произнес несколько шокированный мистер Уэлкин, как церемониймейстер бурного банкета.

Брайан Пейдж с неприкрытым удивлением вступил в разговор, чтобы успокоить хозяина дома.

– Ну, так вы еще и психоаналитик, – сказал Пейдж. – Слушайте, Барроуз, что нам делать с этим цветком?

– Я знаю только, что нам предстоят довольно неловкие полчаса, – холодно ответил Барроуз. – А еще мы отклоняемся от темы.

– Вовсе нет, – заверил его истец, горящий искренним желанием понравиться. – Надеюсь, я не сказал ничего оскорбительного для кого-нибудь? Вам бы пожить в цирке; ваша кожа быстро бы задубела. Однако я обращаюсь к вам, сэр. – Он посмотрел на Пейджа. – Разве я не прав относительно этой леди? Можете возразить? Можете сказать, что, для того чтобы полюбить меня в детстве, она должна была быть постарше – в возрасте, скажем, Маделин Дейн. Таким было ваше возражение?

Молли засмеялась.

– Нет, – усмехнулся Пейдж. – Я не думал ни о подтверждении, ни о возражении. Я думал о вашей таинственной профессии.

– О моей профессии?

– Да, о редкой профессии, о которой вы упомянули и в которой вы преуспевали в цирке. Я не могу решить, кто же вы: предсказатель, психоаналитик, специалист по памяти, заклинатель или все это, вместе взятое? В вас есть задатки для всех этих профессий, и даже гораздо больше.