– Вы… видели… как он это сделал?

– Да, сэр. Я мог бы рассказать вам об этом сегодня утром, только вы меня не спрашивали; и, честно говоря, я не уверен, что рассказал бы вам даже тогда. А дело было так. Вчера вечером я стоял у окна Зеленой комнаты, находящейся как раз над библиотекой. Окно выходит в сад, где все и случилось. Я видел все.

Это правда, вспомнил Пейдж. Когда они с Барроузом подбежали к пруду, чтобы посмотреть на тело, он заметил Ноулза, высунувшегося из окна комнаты над библиотекой.

– Какое у меня зрение, вам всякий скажет, – с жаром произнес Ноулз, и даже его ботинки возбужденно скрипнули. – Мне семьдесят четыре года, а я могу прочесть номер мотоцикла на расстоянии шестидесяти ярдов. Выходя в сад, я вижу даже надпись на почтовом ящике, а она сделана маленькими буквами… – Он смутился.

– Вы видели, как сэр Джон перерезал себе горло?

– Да, сэр. Почти видел.

– Почти? Что вы хотите этим сказать?

– Только то, что сказал, сэр. Я не видел точно, как он… ну, вы знаете… потому что он стоял ко мне спиной. Но я видел, как он поднял руки. И возле него не было ни одной живой души. Помните, я сказал, что смотрел в сад прямо на него? Я видел всю круглую открытую поляну около пруда и песчаную полосу между прудом и ближайшим кустарником шириной в добрых пять футов. Никто не мог подойти к нему так, чтобы я этого не заметил. Он был один на этом открытом пространстве, как на духу говорю!

Со стороны сонного доктора Фелла донесся монотонный свист.

– "Tous les oiseaux du monde, – бормотал доктор, – viennent у faire leurs nids"… – Вдруг он спросил: – А зачем сэру Джону нужно было кончать с собой?

Ноулз взял себя в руки:

– Потому что он не был сэром Джоном Фарнли, сэр! Другой джентльмен – сэр Джон Фарнли. Я это понял, как только увидел его вчера вечером.

Инспектор Эллиот оставался бесстрастным:

– Почему вы так говорите?

– Трудно объяснить вам так, чтобы вы поняли, сэр, – пожаловался Ноулз, впервые в жизни проявив бестактность. – Мне семьдесят четыре года. Когда в 1912 году юный мистер Джонни уехал в Америку, я был уже далеко не молод. Видите ли, для стариков, вроде меня, люди помоложе почти не меняются. Они всегда кажутся теми же – пятнадцать им лет, тридцать или сорок пять. Бог с вами, разве я бы мог не узнать настоящего мистера Джонни, увидев его? Послушайте! – воскликнул Ноулз, опять забывшись и подняв палец. – Я не говорю, что, когда покойный джентльмен появился здесь и сказал, что он сэр Джон, я сразу заметил подмену. Нет. Вовсе нет! Я подумал: «Что ж, он изменился; он жил в Америке, а после этого людей никогда не узнаешь, это так естественно, а я постарел». Поэтому я никогда по-настоящему не подозревал, что это не мой хозяин, хотя, должен признать, иногда он говорил такое, что…

– Но…

– Вы скажете, – продолжил Ноулз с забавной и подкупающей серьезностью, – что в старину я не работал в «Фарнли-Клоуз»! Это правда. Я работаю здесь только десять лет, с тех пор как мисс Молли попросила покойного сэра Дадли оказать мне эту честь. Но когда я служил у полковника Мардейла, юный мистер Джонни проводил много времени в большом фруктовом саду между домами полковника и майора…

– Майора?

– Майора Дейна, сэр, отца мисс Маделин; они с полковником были большими друзьями. Так вот, юный мистер Джонни любил этот сад и лес за ним. Этот сад, знаете ли, расположен рядом с Ханджинг-Чарт. Мистер Джонни воображал себя волшебником, средневековым рыцарем и не знаю кем еще; но кое-что мне вовсе не нравилось.