Это был верный знак возбуждения, единственный признак нервозности. Пейдж никогда не видел ее в таком состоянии. Она нервно сжимала и разжимала правую руку.
– Не могу сказать, – беспомощно ответила она. – Не могу! По крайней мере, пока не увижусь с Молли.
– А при чем здесь леди Фарнли?
– При том, что он… кое-что мне рассказал! То, что не доверил даже ей. Ах, пожалуйста, не делайте вид, что вы шокированы!
Эллиот вовсе не был шокирован, скорее весьма заинтересован.
– Или вы верите многочисленным сплетням, распускаемым про нас? Но сначала я должна поговорить с Молли. Видите ли, она в него верила. Конечно, ей было всего семь лет, когда он уехал из дома. Все, что она помнит, – так это мальчика, который привел ее в цыганский табор, где ее научили ездить на пони и бросать камни лучше любого сорванца. Споры об имени Фарнли и его состоянии ее не тревожат. Доктор Бишоп не был простым сельским врачом. После его смерти Молли унаследовала почти полмиллиона! Я иногда думаю, что на самом деле ей никогда не нравилось быть хозяйкой этого поместья: такая ответственность ей не по душе! Она вышла за него не из-за титула и богатства, и ее никогда не будет волновать, как не волнует и сейчас, звали его Фарнли, Гор или как-нибудь иначе! Так зачем же ему было говорить ей?
Эллиот был ошеломлен, и не без оснований.
– Минутку, мисс Дейн! Что вы хотите сказать? Был он обманщиком или нет?
– Но я не знаю! Я не знаю, кем он был!
– Потрясающий недостаток информации в этом деле, – печально произнес доктор Фелл, – переходит все границы! Хорошо, на время забудем про это. Но я настаиваю, чтобы вы удовлетворили мое любопытство: при чем здесь кукла?
Маделин колебалась.
– Не знаю, сохранилась ли она, – ответила Маделин, глядя в окно завороженным взглядом. – Отец Джона держал ее запертой в маленьком чулане на чердаке, вместе с ненужными книгами. Прежние Фарнли были нехорошими людьми, и сэр Дадли боялся, что Джон пошел в них. Впрочем, в этой кукле не было ничего страшного или неприятного. Я… видела ее только один раз. Джон стащил у отца ключ, взял старый фонарь и отвел меня наверх, чтобы показать куклу. Он сказал тогда, что эту дверь очень давно не открывали. Когда кукла была новой, она была как живая: очень красивая, как реальная женщина, сидящая на кушетке в костюме эпохи Реставрации. Но когда я увидела ее, она была старой, пыльной, поблекшей. И я испугалась. Думаю, что к ней не прикасались лет сто! Но я не знаю, почему ее боялись и прятали.
От ее тона Пейджу стало не по себе, он никогда не слышал, чтобы Маделин так говорила. И уж разумеется, он никогда не слышал ни о какой кукле!
– Может быть, она очень необычна, но я не понимаю, что в ней было плохого?
– Вы когда-нибудь слышали о механических шахматистах Кемпелена или Мальзеля, или о «Зое» Маскелина, или о «Сумасшедшей», умевшей играть в вист? – спросила Маделин.
Эллиот отрицательно помотал головой, а доктор Фелл настолько заинтересовался, что потерял пенсне.
– Не хотите же вы сказать… – произнес он, – Аркон Афинский! Да это лучше, чем я мог себе представить! Это были лучшие автоматы в натуральную величину, поражавшие Европу на протяжении почти двух веков. Вы никогда не читали о клавесине, показанном Людовику XIV, который играл сам? Или о кукле, изобретенной Кемпеленом, а после его смерти приобретенной Мальзелем, с которой однажды сразился сам Наполеон и которая погибла во время пожара в музее Филадельфии? Автоматическая кукла Мальзеля играла в шахматы и почти всегда выигрывала!
Существует несколько описаний этой работы – одно из них сделал По, – но, на мой непросвещенный взгляд, их нельзя назвать удовлетворительными. Сегодня в Лондонском музее можно увидеть «Сумасшедшую». |