– Да ладно… – подумав, Асмунд в сомнении качнул головой. – Я всех своих жен девками брал, не подсоблял мне никакой дед, и не съела меня Марена.

– С Пестрянкой ты три дня прожил да на три года уехал, – напомнила Эльга. – А потом она с тобой развелась, и вся женитьба ваша в прах пошла.

– Это я с ней развелся! Потому что хотел Звездочу взять…

– Так и взял, а Звездоча вторыми родами умерла, и двух лет не прожила с тобой. Вот Дивуша… дай Велес ей здоровья! Третьей всегда везет. Она сама княжьего рода, у нее удача сильная.

Асмунд оторопел, впервые увидев три свои женитьбы в новом свете.

– Ну их к бурому волку… бабьи эти… глупости, – поморщился Ингвар. – Мы ж не в кощуне. Отдал Вещий эти дела боярам – пусть они и занимаются. А мы будем дружину водить… и сорочки брать.

И подмигнул, отвернувшись от Эльги, побратиму и шурю: дескать, будет случай, мы и не сорочками свое возьмем! Спасибо мудрой жене за науку!

– Знаешь, – сказал Эльге Мистина, – я думаю, не так уж плохо, если за урожай и всякий приплод перед полянами будет отвечать не Святша, а кто-нибудь другой. Иначе его и в поход никакой не отпустят: то сеять, то жать, и везде ему первому выходить, семена в портках выносить. Или мор нападет на скотину, он виноват окажется. Пусть тогда Дорогожу за бороду берут. А у нас дружина есть – с дружиной никогда не проволшишься, ни в добрый год, ни в худой.

На том и порешили. Асмунд уехал со Святославом в Хольмгард и там продолжал учить его владеть оружием и управлять дружиной, а Эльга в Киеве выполняла обязанности старшей жрицы, владеющей женской волшбой. Ведь по матери она принадлежала к роду северных кривичей и получила эту мудрость как свое законное женское наследство. Откажись она от этих дел, оставь их Видиборовой матери Убаве или Честонеговой жене Соловьице – отдала бы и звание матери земли Русской. Что же осталось бы делать ей, киевской княгине? Править хозяйством своего двора? Хорошо для простой женки, но мало для наследницы Олега Вещего. В Эльге кияне видели наследницу его удачи, его священного, не оружием, а духом завоеванного права на власть. И эту честь она не намеревалась уступать никому.

* * *

И вот пришла пора употребить свои знания на самое важное дело – на добрую долю единственного сына, князя русского. Наутро, глядя, как нянька кормит маленькую Браню – той было полтора года, – Эльга снова раздумывала над вчерашним разговором. Святша прав, что попрекает ее. Всякая мать, от первых своих девчоночьих супрядок, каждым шагом ткет судьбу детей, и ее забота – чтобы узор вышел удачным. Как в тех сказаниях говорится:

Легче чем матерям, которые живут в глубоком русле родовых поконов, под крылышком своих дедов и бабок. У нее, Эльги, переход из дев в жены выдался тревожным и бурным. С материнским родом она порвала, оскорбила чуров пролитием священной крови. Дитя свое носила в Киеве – за тридевять земель от родного дома, среди чужих людей. Да и для Ингвара Киев – не родное место. Чудно ли, что не вышло обеспечить сына силой и удачей от рождения?

Но что можно сделать потом? Разные есть приемы и хитрости, и Эльга хотела найти самые верные.

У кого бы совета спросить? Ростислава Предславна, давняя ее наставница в житейских делах, была христианкой – ее совет заранее известен. Мудрые старые боярыни? Эх, была бы она в родных местах, где живет Бура-Баба! Мудрее ее, праматери северных кривичей, никого на свете нет. Эльга выросла со знанием этого и унесла во взрослую жизнь глубинное детское убеждение, что вся мудрость человеческая сосредоточена в той заросшей избенке, в глухих лесах близ реки Великой.

Но только мудрость сия не про нее.