|
Она соскочила на медвежину на полу и стала собирать кое-как разбросанное платье: хенгерок, застежки, пояс, чулки… Все кое-как сорванное, вывороченное… Ей было стыдно и досадно. Но внутри держалось ощущение тепла и легкости – по опыту прежних лет она знала, что эти теплые отзвуки наслаждения будут греть ее целые сутки. Ум ее был в смятении, но душу пронизывали лучи солнца, как будто она из мрачной бесснежной зимы вышла в яркую, свежую, душистую весну. И этот свет шептал: все будет хорошо. Вы живы… вы еще молоды, полны сил… И вы вместе, а вы вдвоем – это больше, чем просто два человека. Как и прежде, близость с Мистиной рождала в Эльге ощущение легкой силы и веры в близкое счастье, ощущение всемогущества, будто сама богиня жизни открывала глаза на дне ее души. А когда объятия двоих пробуждают божество, это не может быть ни ошибкой, ни бесчестьем.
Положив свои пожитки на лежанку, она обвила руками шею сидящего Мистины и снова поцеловала его. Словно говоря: я не жалею. Не жалею ни о чем ни в прошлом, ни в будущем… Эта страсть так тесно сплеталась с удачей их обоих, что без нее они не были бы собой. Она давала им силы делать все то, что с них требовала судьба. – Но иной раз отвага заменяет удачу, а в этом я у Святши недостатка не вижу, – сказал Мистина, когда Эльга выпустила его из объятий. С неохотой поднявшись, он тоже стал одеваться. – Помнишь, как он с петухом подрался? Ему тогда исполнилось года три, а петух был чуть ли не с него ростом. Как раз тогда Асмунд из Корсуньской страны вернулся, еще до войны. С такой отвагой человек сумеет разбудить и удачу. А если нет – то хотя бы погибнет достойно и прославится в веках. – Он у меня один! – напомнила Эльга. – У Святши есть время подождать, пока удача проснется. Он ведь вчерашнее дитя. Лют у меня вон какой шустрый, а только на восемнадцатом году себя проявил. – О, только не скажи этого Святше! Он ревнует к вам обоим. – Ему досталась кровь князей и от отца, и от матери, а не только от матери, как мне. И не от бабки, как Люту. Его удача может проснуться и пораньше. – Но пока она есть только у меня! А значит, его удача – это я! – Эльга с досадой встряхнула белое платье вдовы, будто в укор самой себе. – Так я и говорю. Ты справишься быстрее. – Мне придется справиться! Потому что твоего отца приемы нам не подойдут! – А что, отцову плеть я тебе одолжил бы для такого дела! – Мистина рассмеялся. – В ней живет волшебная сила пробуждать ум в бойких отроках, проверено! Для Эльги не было тайной, что неприязнь между ним и Святославом взаимная. Мистина отчетливо понимал, что чем старше будет становиться сын Ингвара, тем настойчивее будет пытаться подвинуть ближайшего друга матери. Рано или поздно молодому князю придется схватиться с самым влиятельным из киевских бояр, просто потому что двум медведям в одной берлоге не ужиться. – Не думаю, чтобы Святша успел сделать кому-то дитя, – проворчала Эльга, прилаживая застежки на грудь и надевая нижнюю петлю хенгерка на иглу. – Хотя, может быть… если найти ему хорошую родовитую жену… – У него же есть невеста – родовитее некуда. – Дочь Сверкера – девочка, едва косу заплела. Ее если брать в дом, то года через три, не раньше… Иди первым, – видя, что Мистина уже одет, Эльга кинула на дверь избы. – Вели узнать, не проснулась ли Ута. Если нет, я лучше уеду. Мистина кивнул и направился к выходу. У порога обернулся. – Но ты можешь сказать Святше: в тринадцать лет боевой раны не было ни у меня, ни у Ингвара, ни тем более у Люта. Даже, пожалуй, у моего отца. На его месте я бы в этом обрел утешение. |
