– Хакона здесь нет. Винить будут тебя, а через тебя – Мистину.

Подвести брата Лют вовсе не желал – ему было отлично известно, каким сложным стало их положение в Киеве после гибели Ингвара. Но ценой молчания могла оказаться война, которой не хотела Эльга, да и Мистина, в общем, тоже. Сейчас не хотел.

– Все равно же это только твои догадки? – попытался утешить его Ратияр.

– Чем больше думаю, тем сильнее верю. Вот… чуйкой чую!

– Чуйку к присяге не поведешь. Князь тебе не поверит. Ты только даром себя виноватым выставишь, но Святослав своего решения не переменит.

«Князь жаждет крови», – вспомнились Люту слова брата. Он и сам каждый день наблюдал боевой задор юного князя. Одними догадками его не перебить.

«Нам нужны новые данники… повод для войны – подарок… я был уверен, что придется его придумать», – говорил Мистина. Выходит, что догадки Люта о древлянах шли вразрез с желаниями его брата.

Почему же Мистина был так недоволен? «Эльга не хочет войны…»

Какое место княгиня занимает в жизни Мистины, Лют разобрался еще зимой. С ним самим Эльга тоже была очень ласкова, и Лют, хоть и не очень много об этом думал, считал ее солнцем своего мира – повелительницу Руси, прекрасную, как Утренняя звезда, и любимую его братом. Ее поцелуй перед дружиной он считал главной своей наградой за возвращение Ингварова малого стяга – а данное вместе с тем золотое колечко лишь памятком. И Лют вспоминал о том поцелуе каждый раз, как колечко на собственном мизинце попалось ему на глаза. Если бы виновниками беды оказались древляне, княгиня огорчилась бы, но и вздохнула с облегчением – это избавило бы русь от немедленной новой войны. Лют, как и Мистина, хотел бы ей угодить, утешить…

Однако… Кроме блага Эльги, еще было благо ее державы. «Судьба с одним гостинцем дважды не приходит»…

– Благожит все равно виноват! – видя мучительное раздумье на подвижном лице Люта, Альв утешающе похлопал его по плечу. – Он ведь обещал Перезвану мир на своей земле, когда Ингвар с ним ряд клал про городец. А ряд порушен. Благожитова вина.

– Потому что, – Ратияр поднял палец, – коли ты князь, то какой ни выйди раздор меж землей твоей и небом, крайний – ты!

Часть вторая

От Невидья до Перунова камня идти было с два поприща. Яра проделывала этот путь каждое утро: такой урок ей определила сама Толкун-Баба. При жизни многих поколений здесь ходила только одна женщина или дева; если же марушкам, «белым» дочерям Толкун-Бабы, приводилось навещать камень полным числом – девять, – то они шли одна за одной, след в след, издавна сложившимся порядком, и каждая знала свое место в этой череде. Плотно набитая, но очень узкая тропинка приводила на ум сказки о путеводном клубке: тонкой нитью она тянулась через рощи, сосняки, склоны оврагов, то петляя средь бурелома, то устремляясь прямо вперед. Она выходила к броду через ручей, и приходилось перебираться по камням, торчащим из воды, чтобы на том берегу вновь поймать кончик этой едва видимой нити. Пролегая через заросли «Перуновой травы», она совершенно скрывалась под пышными зелеными перьями высотой Яре по пояс. Чтобы видеть, куда ступаешь, она осторожно раздвигала их тонким посохом из еловца. Часто хотелось ускорить шаг – поймать или хотя бы увидеть этот вечно убегающий с глаз чудесный клубок.

Тайную эту тропу знали только свои, близкие к Невидью люди. Пути, которыми к Перунову камню ходили жители Хотимировой волости, с нею не пересекались. Только однажды, две осени назад, в пору, когда выбирают соты, Яра повстречала здесь пчеляра-бортника: тот шел с коробом на спине, источавшим запах меда.