Отгремела война, много славных защитников Крыма полегло на ней, много крови и слез пролилось на этой земле, и о Последнем партизане стали постепенно забывать. Другие заботы появились у жителей Крыма, надо было им восстанавливать разрушенный и сожженный почти дотла полуостров. Но то здесь, то там стал появляться в Крыму Последний партизан, всегда помогая обиженным и оскорбленным. То спасает он беспомощных, переломавших ноги и руки туристов в крымских горах; то выводит из глубоких крымских пещер совсем отчаявшихся подняться наверх спелеологов; то спасает замерзающих в горах неосторожных путников; то лечит сломавших ногу горных оленей и вытаскивает из силков неосторожных лесных зверьков; то отбивает у бандитов захваченных заложников. Давно уже нет в Крыму войны, но за последние тысячи лет она прокатывалась над Тавридой сотни раз, а поэтому Последний партизан всегда начеку, ибо знает, что его умение воевать и сражаться с захватчиками в конце концов обязательно пригодится. Говорят, что он может перестать быть духом гор, и навсегда вернуться к людям, ибо высшие силы за подвиги и отвагу наделили его такой способностью. Несколько раз Последний партизан пытался это сделать, и даже появлялся, весь обвешанный гранатами, с трофейным автоматом на шее, в лихой шапке-ушанке на голове посреди переполненных летних пляжей, но ничего здесь, кроме гомерического хохота, не вызвал. Чужой он посреди безудержного летнего отдыха, чужой для праздной, с утра до вечера развлекающейся толпы, чужой для похоти и разврата. Не за такую будущую жизнь в Крыму сражался он и умирал. Не за такие идеалы отдавал свою кровь вместе с повешенной гестаповцами девушкой-связной. Опустив глаза вниз, со слезами на щеках, уходил он прочь от праздной летней толпы, преследующей его наглым и глумливым хохотом, ибо принимала его праздная толпа не то за ряженого, не то за клоуна в цирке. И долго еще в глубине крымских пещер звучал этот сытый и наглый смех, и слышались в ответ глубокие вздохи и стоны. Поэтому не выходит Последний партизан больше наружу, не хочет выставлять себя на поругание и посмешище. Ждет он того часа, когда в Крым вновь вторгнутся захватчики, и праздная летняя толпа, рассеянная, испуганная, и расстрелянная в упор, протянет к нему руки, и позовет на помощь. И тогда он вновь выйдет из глубины крымских пещер, весь увешанный гранатами, с трофейным автоматом наперевес, в надвинутой на глаза старой шапке-ушанке, из-под которой выбивается лихой партизанский чуб. И не ждать тогда захватчикам от него пощады! А в том, что это в итоге непременно случится, Последний партизан ни капли не сомневается.

2010

Душа Крыма

Крымская легенда

Когда Пророк Мухаммед в сопровождении ангела Джабрила возносился на небо, он случайно задел бородой за небесное облако, и потерял из нее один-единственный волосок. Волосок этот подхватило порывом сильного ветра, и отнесло далеко в сторону от Иерусалима (место, откуда Пророк вознесся на небо). Пролетавший высоко над землей могучий горный орел поймал летящий по воздуху волос Мухаммеда, и сразу же приобрел чудесные и волшебные свойства: крылья, клюв, и все тело его стали золотыми, глаза могли теперь видеть до самого края земли, а жизнь отныне была вечной, ибо этого захотел сам Аллах. Орел, который до этого обитал в труднодоступных местах крымских гор, и у которого там было большое гнездо, вернулся домой, и отложил в гнездо сияющее золотое яйцо. Отныне в этом яйце заключена душа Крыма, и всякий, кто похитит, а тем более разобьет его, навлечет и на себя, и на Крым, неисчислимые бедствия. Но этого никогда не случится, потому что надежно охраняет и свое гнездо, и лежащее в нем золотое яйцо, могучий золотой орел, всегда парящий над Крымом, и зорко высматривающий сверху любую опасность. Если же по невероятной причине погибнет сам золотой орел, то разобьется и золотое яйцо, а Крым тогда уже ничто не спасет — погрузится он в пучины Черного моря.

2010

Почему горный миндаль всегда горчит?

Крымская легенда

Изначально миндаль рос только лишь в Эдемском саду, и плоды его вкушали прародители всех людей Адам и Ева, еще не познавшие весь ужас и всю сладость грехопадения.