Кто же напал на них врасплох? И чего искали убийцы?

    Увы! Никто не мог дать ответа на этот вопрос. На первый взгляд, свидетелей ужасающего деяния не осталось. Трупы убитых безмолвствовали.

    «Но я же слышала человеческий голос, подумала Соня, беспокойно озираясь по сторонам. – Кто-то явно звал на помощь. Нет, я не могла ослышаться».

    Она довольно долго бродила по полю боя, пробираясь между трупов. Черные, как эбеновое дерево; белые, смуглые тела лежали рядом, словно заснувшие братья. В жарком тропическом климате их уже тронуло тление, и мухи слетались на запах. С громким тревожным криком вспорхнула из густой травы куропатка, заставив Соню шарахнуться от неожиданности.

    Наконец!

    Соня заметила, что в одном из несчастных все еще теплилась жизнь. Это был рослый чернокожий человек, истекающий кровью, которая лилась из его многочисленных ран. Усилие, которое он приложил, чтобы позвать на помощь, окончательно истощило его и без того слабые силы, и он потерял сознание.

    Соня стремительно наклонилась над раненым, желая осмотреть его повреждения. С первого же взгляда даже неопытной целительнице – а у Рыжей Сони был довольно неплохой опыт, благодаря ее участию во множестве военных операций – стало бы ясно, что раны юноши смертельны.

    Однако несмотря на это Соня, охваченная чувством милосердия, смочила виски умирающего водой и поднесла флягу к его воспаленным губам. Веки юноши дрогнули, страдальческие глаза медленно открылись.

    – Ты умираешь, мой друг, – печально проговорила Соня.

    – Кто ты? – прошептал чернокожий.

    – Я Соня…

    Пальцы чернокожего слабо сжали сонино запястье.

    – Это ты – Огненная Грива? – изумленно проговорил юноша. – Это ведь о тебе поют в джунглях тамтамы?

    – Огненной Гривой называют меня некоторые черные племена по обоим берегам Зархебы и в верховьях Стикса, – ответила Соня, несколько удивленная. – Но откуда тебе известно мое имя?

    – Неважно, – был ответ. – Я знаю тебя. Это главное.

    – Зато я тебя не знаю, – возразила Соня.

    – Я Мгонга, сын великого жреца Мбонга. Я и сам жрец.

    Соня дала ему еще немного воды. Это, казалось, приободрило молодого человека, и он снова заговорил.

    – Стигийские псы и их дарфарские прихвостни напали на нас. Они схватили одну девушку, такую же белую, как и ты, Соня. Не дай им увести ее. Они продадут ее в рабство, и участь ее будет ужасной. Останови их! Я не успею. Мне не хватит времени.

    – Мне жаль покидать тебя одного, – мучаясь сомнениями, сказала Соня.

    – Я пойду к моему богу, и он исцелит мои раны, – сказал умирающий и закрыл глаза.

    Пальцы чернокожего, сжимавшие руку Сони, разжались. Соня почувствовала, как силы ее удесятерились. Ее энергию питала ненависть к работорговцам. Сейчас никто не узнал бы в ней той измученной путницей, которая хриплым голосом распевала песенки, лишь бы не поддаться отчаянию, из последних сил продираясь сквозь тропический лес.

    Стремительно, как тень, заскользила она по джунглям. Зоркие тренированные глаза следопыта легко обнаруживали след убийц на мягкой земле. Вот примятый лист, вот сломана ветка.