— Твоя старая мечта?

— Да, конечно. Американское правительство предоставляет мне концессию на тысячу акров плодородной земли. Стану плантатором и судовладельцем. У Индийской компании я уже купил английское трофейное судно водоизмещением двести восемьдесят тонн, называлось оно «Лонрей». По виду напоминает баржу, но более стройное и вооруженное шестью пушками. Я велел переоснастить его, так что при хорошем ветре мы за четыре-пять недель достигнем берегов Америки. Кстати, теперь мое судно называется не «Лонрей», а…

— Держу пари, что оно называется «Кречет»?

— Держите пари и вы выиграете. Я очень горжусь этим названием, а также теми переделками, которые я провожу на своем корабле. Ведь я беру с собой семью Готье, они сами попросили меня, они не хотят оставаться в Лаюнондэ. Для женщин пришлось благоустроить каюты. Кроме того, я хотел бы увезти еще и Розенну.

— Розенну? Ты хочешь, чтобы она в ее возрасте пересекла океан и осталась в стране дикарей?

— Почему бы нет! Она крепкая женщина! Где она сейчас, у виконтессы де Лангль?

— Да, она по-прежнему у моей сестры, но…

— Там она только портит себе кровь, потому что в ней никто не нуждается, даже госпожа виконтесса при всей своей доброте, — вступила в разговор Кателла. Вымыв посуду, она дремала у камина, но имя сестры разбудило ее. — Не сомневайтесь, мой мальчик, если вы ее позовете, она пойдет за вами хоть на край света, хоть в ад.

— Кателла! — возмутился аббат. — Попридержите язык и, потом, перестаньте называть шевалье мальчиком…

— Нет, нет! — воскликнул Жиль. — В тот день, когда Кателла назовет меня господином шевалье, я перестану с ней разговаривать. Итак, решено: завтра я еду в Лесле повидать Розенну.

— И хорошо сделаете! Святая Дева! Розенна будет счастлива увидеть вас живым и здоровым и поедет куда вам угодно…

Кателла вернулась в свой уголок и, чтобы подчеркнуть охватившую ее радость, вынула из корзинки вязание и принялась усердно работать спицами.

Аббат молча смотрел на своего крестника, который, спросив предварительно разрешения, вынул из кармана трубку и набил ее табаком.

— Скажи мне. Жиль, — внезапно спросил Талюэ, — ты хочешь увезти в Америку Розенну, Анну Готье и ее дочь?

— Да.

— Только их? Должен ли я тебе напомнить, что у тебя есть жена, она тоже должна уехать.

При упоминании имени Жюдит лицо Турнемина омрачилось.

— Я уже рассказывал вам, сударь, как обстоят дела с моим браком. Жюдит признает мужем только Керноа.

— Ты сам в это не веришь, как не верю и я. Человек, которого ты с ней видел, не может быть достойным бескорыстным врачом.

— Почему? — возразил Жиль с горькой усмешкой. — Из-за своих диких привычек? Но, может быть, он был моряком, а на кораблях Его Величества, равно как и на торговых судах, люди живут скученно и по многу месяцев не бывают на суше. Неудивительно, что у них появляются такие склонности…

— Это действительно возможно, но я сомневаюсь… Ты говорил, что собирался провести розыски в Ванне?

— Правда. Я думал разузнать поподробнее об этом Керноа, но теперь не хочу. Да и почему ему не быть настоящим врачом из Ванна, первым мужем Жюдит? Я победил свою любовь, конечно, мне было тяжело смотреть, как сердце, которое я всегда считал своим, ускользает от меня…

Господин де Талюэ вскочил так резко, что стол накренился и одна тарелка упала на пол и разбилась. Его лицо, обычно такое спокойное, стало вдруг суровым.