— Рома! — напрягая старческий голос, закричал Сократыч. — Рома, у вас один выход! Даже скорее шанс, чем выход! Сломайте эту вашу скульптуру! Сломайте! И глыбу разбейте! Возможно, тогда они вас не тронут!

Ромка заколебался. Сломать… А может, и вправду сломать? Слепил какую-то уродину, не поймешь: то ли фиг, то ли кулак, то ли вообще Бог знает что! Кривая, приплюснутая… Чего позориться-то? Эту — сломать, а потом подучиться малость — и…

Потом?

Когда потом?

Ромка еще раз оглядел припавших к покрытию над-зорок и медленно облизнул припудренные пылью губы.

— А вот фиг вам… — проговорил он и, спрыгнув в седловину, решительно вытряхнул в выемку предпоследний мешок.

Купол большого пальца, венчающий композицию, Ромка водрузил уже в сумерках. Порошка, как он и опасался, не хватило, и поэтому вместо красивого и гордого навершия пришлось лепить какой-то коротенький, неубедительный бугорок.

Все!

Ромка звонко отряхнул руки, помедлил и сошел вниз, в обезображенную корявыми грязными разводами седловину. На приступочке приостановился. Сердчишко на мгновение зависло. Да не может быть, чтобы с ним — как с Крестом… Никого не трогал, не убивал… Подумаешь там, фиг вылепил!

— Ну, берите, давитесь! — презрительно бросил он наплывающим из серого полумрака плотным округлым теням. — Вот он я!

Сделал последний шаг — и тут же был отрезан от глыбы, причем маневр надзорка провела по-хоккейному жестко — толкнула, чуть не сбив с ног.

— Сладили, да? Все на одного? — бормотал Ромка, пятясь перед наступающими гладкими тварями. Самый страшный миг остался позади: если сразу сознания не лишили, а теперь явно куда-то ведут, подталкивают, то, стало быть, не все еще так плохо.

Его уже вытеснили в проулок. Нигде ни души. От льдистых айсбергов веяло холодноватым полусветом. Надзорки обрели четкость, по гибким панцирям гуляли блики.

Улучив момент, Ромка метнулся к светлому овалу скока — и тут же удостоился легкого щелчка. Так, наверное, в четверть силы… Подпрыгнул, шарахнулся, но на ногах устоял.

— Менты поганые! — хрипло выговорил он, оборачиваясь.

Надзорки надвинулись снова. Ромка повернулся и с независимым видом пошел куда вели. Следующий попавшийся по дороге скок он на всякий случай решил обойти сторонкой, но тут на пути его стала одна из надзорок.

— Ну чего? — с вызовом спросил Ромка. — Туда — нельзя, сюда — нельзя…

Вне всякого сомнения, его прижимали к стенке. Точнее — к светлому овалу. Ромка знал этот скок. Он выводил к «конуре» — выбрасывал в аккурат перед третьим подъездом.

— Под домашний арест? — осклабившись, осведомился Ромка. — А жратву кто мне таскать будет? Вы, что ли?

Полукольцо акульих рыл сомкнулось теснее, и Ромка, более не хорохорясь и не дразня судьбу, шагнул в скок…

Издырявленная черными оконными проемами пятиэтажка серой глыбой тонула в сумерках огромного зала. На выходе Ромку, естественно, ждали. Надзорок пять или шесть. Неестественно было другое; вместо того чтобы загнать арестанта в «конуру», они сразу же отсекли его от подъезда.

Заподозрив неладное, Ромка обернулся — и обмер.

В каком-нибудь десятке шагов, раскинув мощные посадочные опоры, стояла летающая тарелка. Из открытого люка лился нежный розовый свет, окрашивая серое, похожее на пемзу покрытие в коричневатые тона…

Неужели — домой? Да он о таком и мечтать не смел… Домой! В город, к нормальным людям, к своим ребятам… К ментам? Да пускай даже и к ментам! Они хотя бы ломать не заставляют…

Ромка хотел было кинуться к люку, но спохватился.