- Голым?!

- Безоружным, сиречь. Прихожу в уныние, лишившись верного тридцативосьмикалиберного приятеля - пускай на краткое время. Будем надеяться, наш Модесто, каким бы ни был скромником, не растяпа. И не допустит, чтобы в нас принялись палить прежде, нежели вручит приспособления, пригодные для самозащиты.

С легкой укоризной Дана произнесла:

- Я знаю человека по кличке Модесто. Чрезвычайно дельная, надежная личность. Уверена: с нами ничего не случится.

- Так полагаться, - ответил я, - можно лишь на Творца Всемогущего. Утверждать, будто Господь Бог благосклонен к субъектам, промышляющим истребительской профессией, не берусь. Но все едино, уповаю на Него. Ибо противник еще хуже нас, голубушка...

Траск точно в воду глядел, попросив дать шоферу запас времени. Пришлось буквально проехать сквозь строй дорожных рабочих, копошившихся на шоссе, которое вело к аэропорту Кеннеди, перекапывавших его там и сям, взламывавших асфальт без малейшего снисхождения к торопящимся автомобилям.

В аэропорту, как и обычно, царили бедлам и кромешный хаос. Зарегистрировав и сдав багаж, получив посадочные свидетельства, мы стали слоняться по зданию: предстояло убить без малого час. Невзирая на путевые задержки, шофер доставил пассажиров чок-в-чок.

Я купил в ларьке два охотничье-рыболовных журнала. Дана, более умная и переборчивая, приобрела "Ньюсуик" и толстую газету правого толка. Чем правые лучше левых, сказать не могу, хоть застрелите - и все же нынче все, кроме меня, понемногу делаются терпимы к фашизму. Должно быть, потому, что коммунизм обнаглел и распоясался окончательно. Только, простите за избитую шутку, люди, пытающиеся приструнить красных при помощи коричневых, очень похожи на господина, беззаботно плескавшегося в дельте Нила. "Вы не боитесь крокодилов?" - спросили его. "Нет, - улыбнулся купальщик, - они здесь не водятся: боятся акул..."

Не могу не воздать должного Маку: старик, не колеблясь, высылает истребителей как против густопсового комми, так и против бесноватого наци.

Проводив Дану до стойки бара, я осушил новую чашку черного кофе. Спутница выпила две и уписала клейкую булочку, отчего-то числившуюся в меню сдобной.

Восседая, прихлебывая и жуя, мы старались болтать елико возможно живей и непринужденней.

- Послушай, - сказала Дана, - отчего бы не соскочить с этих дурацких насестов, не пристроиться в креслах возле входа и не почитать в свое удовольствие, пока подадут самолет?

- Смолкни, - заговорщическим тоном ответил я. - Спугиваешь мое шестое чувство...

- Что?

- Шестое чувство прорезалось. Нами кто-то интересуется, и весьма.

Я поймал краешком глаза необычное движение, не присущее обычному ритму, в котором снует ожидающая посадки на борт аэродромная толпа... Кто-то движется по пятам. И не в одиночку, заметь.

- Уверен?

- Проведя на оперативной работе несколько лет, начинаешь просто чувствовать присутствие противника. Даже ничего определенного не видя и не слыша. Здесь же, повторяю, глаз уловил некую странность. Лица вот распознать не могу...

И тут же распознал.

Он двигался в толпе шаркающим, усталым шагом; пробирался, минуя пассажиров, медленно и осторожно, как оно и приличествует согбенному годами старцу. Он опирался на узловатую лакированную палку. И нес черный, потертый, вышедший из моды чемодан. Палка тоже вышла из моды, нынешние седовласые мужи предпочитают легкую трость - и я готов был побиться об заклад: пара футов отточенной стали, спрятанной внутри, на экранах аэродромных детекторов не обнаружится.

Во всяком случае, он произвел на меня встарь впечатление человека, любящего эдакие игрушки: палка с пристроенным внутри стилетом. Едва ли профессионал такого пошиба удовольствовался бы простой, лишенной всяких дополнительных приспособлений дубиной.