Изменить размер шрифта - +

— Как ты сказал? Мироныч?

Кедров засмеялся.

— Пусть будет Мироныч. Так-то еще лучше. Не против, Никола?

Подвойский пожал плечами.

— Одежда, конечно, приметная, — рассуждал между тем Иван Михайлович, — но на первый раз сойдет. Другую одежку ему надо.

— Иван Михайлович — ткач с Большой мануфактуры, — пояснил Кедров Николаю. — Он сведет тебя с товарищами. Будешь вести там кружок. Занятие не из легких: фабрика с жилыми казармами окружена забором, в калитках сторожа. Пробраться не так просто, почему он и говорит об одежке. Люди там разные, в большинстве вчерашние крестьяне.

Об этом предостережении Николай вспомнил вскоре, когда вел занятие кружка на тихой Тулуповой улице в доме рабочего фабрики Петра Крюкова. До этого он побывал в каморке у Ивана Михайловича. Кирпичные трехэтажные казармы ровным рядом стояли во дворе фабрики. На каждом этаже длинный коридор и с обеих сторон, как соты в улье, двери каморок. В каморке две-три семьи. Всякий новый человек обращал на себя внимание.

Иван Михайлович согласился, что лучше перенести занятия за пределы фабрики. И вот нашли неприметный дом на Тулуповой. Николай заметил, что каждый раз в кружке появлялись новые слушатели, а те, с которыми он уже успел познакомиться, пропадали на неделю, а то и больше. Он нашел этому объяснение, когда узнал, что двенадцатичасовая смена на фабрике делилась на так называемые «заработку» и «доработку»: фабричные работали через шесть часов. Шесть — отдых, шесть — работа, так всю неделю.

Среди новичков попадались такие, что Николай терялся в разговоре с ними. Однажды он застал хозяина дома с чернобородым, степенного вида человеком. Оба казались взвинченными после яростного спора.

— Объясни ты ему, Мироныч, — говорил хозяин, указывая на чернобородого. — Как без царя жить будем?

— Именно! Как? — Мужик поднял указательный палец, словно пригрозил. — У стада есть пастух, у звезд и то свой царь-месяц. А мы без царя? Кого слушаться будем?

Николай терпеливо объяснил, что вместо царя будут выборные от народа, их и слушаться станут.

— Все-таки кто-то из выборных должен старшим быть?

— Ну и выберут из них старшего.

— Опять-таки будет царь. Я-то думал, как же?.. Народный, а все царь.

Убедить и просветить человека не удалось, но Подвойский с удовлетворением отметил, что чернобородый не ушел, слушал, морщил лоб, старался понять.

Когда Подвойский поближе познакомился с кружковцами, он решил, что занятия надо начинать с самого простого, понятного. Надо растолковывать людям, почему им живется плохо, чего им надо добиваться. Растолковывать на примерах, а их должно быть достаточно на фабрике.

Подвойский был доволен первыми занятиями. На них он говорил рабочим, что их выступления должны быть совместными, только так можно добиться успеха. И надо не только защищаться, но и самим тревожить администрацию, требовать удовлетворения законных прав рабочего. Во время забастовок, демонстраций выставлять лозунги: «Долой самодержавие!», «Свобода!», «8-часовой рабочий день!»

Иван Михайлович, который был в кружке старостой, обратился к Подвойскому:

— Вы, товарищ Мироныч, очень ясно поставили перед нами вопросы, и мы будем делать, как вы советуете. Почитай, каждый из нас знает десятки, сотни людей, которым можно довериться и которые поймут наши слова. Но слова — одно, рабочий человек верит напечатанному, пусть там и чушь какая, а он верит: раз напечатано, значит, так оно и есть. Вот я и спрашиваю: будут ли для нас какие книжки, чтобы мы свои слова напечатанными буквами подтверждали?

— Будут, Иван Михайлович, обязательно будут.

Быстрый переход