Пулей промчавшись через вертушку на проходной, Вика пешком поднялась на четвертый этаж и открыла дверь. Начальства, на ее счастье, на месте еще не было. Вике повезло, потому что обычно за опоздания сотрудникам сильно попадало. Поздоровавшись, она откинула с лица мокрые волосы, вытерла подошву о резиновый коврик и направилась к своему столу.

Через некоторое время текущие дела, требующие внимания и сосредоточенности — Вика работала с цифрами, а цифры, как известно, не терпят рассеянности, — заставили ее немного забыться. Боль притаилась где-то внутри осязаемым сгустком, она пульсировала, как пульсирует оголенный нерв, рвалась, но не могла вырваться наружу. Вика чувствовала ее, но не думала о ней, и поэтому ей было немного легче.

— Что с тобой сегодня? — тихо, почти шепотом, поинтересовалась Люда.

— А что? — Вика подняла глаза и попыталась улыбнуться.

— Ты вообще ни на что не реагируешь. Я тебя три раза окликала — ноль реакции. Николай Сергеич тут цирк показывал, ты даже не улыбнулась. Как будто не слышишь и не видишь ничего.

Вздохнув, Вика опустила глаза. Люда, секретарь отдела маркетинга, была немного моложе Вики, но у нее были муж и двое детей. Едва ли стоило пытаться объяснить Людке все то, что мучает. Да и найдется ли на свете такой человек, который смог бы ей сейчас помочь? Вряд ли…

— Не выспалась. — Вика отвела глаза, ухватившись за версию, которую так удачно подбросил ее утренний попутчик.

Люда недоверчиво посмотрела на нее, но ничего не сказала. Вика была ей благодарна за это молчание. Хотя, возможно, было бы и лучше, если бы она перестала молчать и высказала все то, что было у нее на душе, — хоть кому-нибудь, пусть даже постороннему человеку. Пусть этот человек ее не поймет — все равно мысли, облеченные в слова, становятся уже не так мучительны. Они словно разбавляются, теряя свою едкую концентрацию… Когда-то давно Вика вычитала в одной из книг выражение — «гангрена души». Страшные душевные муки, которые она теперь испытывала, были, как ей казалось, порождением именно этой неизлечимой болезни. Лекарства не существует. Неужели что-то еще может спасти, вернуть ее к жизни?

— Знаешь что, Вика. — Она вздрогнула, снова услышав голос Людмилы, и подняла глаза. — Ну что ты так испугалась… как будто я тебя бить собираюсь.

— А что, не собираешься? — Вика попыталась шутить, но глаза, как и прежде, были тоскливыми.

— Нет. — Она смотрела пристально, без улыбки. — Я просто хотела сказать тебе одну вещь… Когда-то давно мне это сильно помогло.

— Что тебе помогло? О чем ты?

— Нам только кажется, что счастье — это что-то недосягаемое. На самом деле оно гораздо ближе, чем мы думаем. И дорога к нему гораздо проще… И еще.

— Да?

— Каждый человек считает, что он должен быть счастливым. Возможно, именно поэтому многие и чувствуют себя бесконечно несчастными — просто потому, что не получили в жизни того, что, по их мнению, должны были получить. Но ведь единственная вещь, которую каждый из нас получает, не прикладывая к этому никаких усилий, — это сама жизнь, возможность существования. Солнце, которое иногда бывает так близко, что кажется, вот-вот дотронешься рукой. Бесценный дар, который мы не умеем ценить…

Все то, что Вика услышала, она слышала уже не в первый раз. Ничего, кроме чувства горечи, эти слова в се душе не вызвали. Люда говорила горячо и в то же время немного сдавленно. Вика поразилась выражению ее лица.