О том, что – случится, и очень скоро, Андрей не знал.

Часть 11. В режиме каникул

Посадка на планету нарушила привычный режим полёта, расширив пространственно-временной континуум до математической бесконечности. График дежурств по кухне был предан забвению, астрофизик и биолог трудились как пчёлки, Мишенька не расставался с камерой круглые экзопланетные сутки, боевые операторы успевали везде и были нарасхват. Так что Кэли и Леоне помогала только Катеринка, с момента посадки оставшаяся не у дел. Втроём они крутились волчком, с утра до вечера. Обедать приходили только штурманы, зато вечером в салоне-ресторане собирались все, от души нахваливая вкусную еду и изящную сервировку. Катеринка прятала под столом руки, чтобы команда не видела мозолей от ножа, которым она чистила овощи на четырнадцать человек. При двухразовом питании получалось – на двадцать восемь. Двадцать восемь баклажанов, пятьдесят шесть картофелин, каменно-твёрдые тыквы, крошево салата, от которого рябило в глазах… Готовить инструктор тренажёрного зала не умела, так что вариантов не было. Катеринка мыла, скоблила, резала, чистила, проклиная оранжерею, в которой всё это безудержно росло, подстёгиваемое питательными смесями. И не вспоминала, как радовалась, надкусив пупырчатый колючий огурец и вдыхая его прохладную свежесть.

Космомеханик слонялся по кораблю, делая вид, что проверяет приборы и механизмы. Потом шёл обедать. После обеда с чувством выполненного долга устраивался на травке в тени звездолёта и писал книгу, которую начал ещё на Земле. «А закончит лет так через пятьдесят, на Большой Медведице, когда туда навигацию откроют» – изощрялись штурманы.

Литератор, мать его, ворчал Андрей. Этот хоть что-то делает. Или делает вид, что делает. А штурманы вообще обнаглели. Могли бы на кухне помочь. Но они не помогали. По неписаным правилам звездолётчиков, после высадки на планету для штурманов наступали каникулы.

Четыре месяца они вели «Сайпан», и каждый день отвечали за корабль и за людей. За четырнадцать жизней, которых от смертельного холода Вселенной спасала оболочка корабля и его сердце. Впрочем, за сердце отвечал Рабинович. От механика напрямую зависело, вернутся они на землю или… нет, лучше об этом не думать.

Что касается штурманов, то их шестичасовая ежедневная вахта, умноженная на сто двадцать, это тридцать дней, проведённых у штурвала. Тридцать дней невероятного напряжения, которое штурманам необходимо сбросить. Заземлить, как они говорили.

«Заземление» проводили в кают-баре и в бассейне. Можно только догадываться, сколько денег угрохал Волокушин, чтобы за сто семь триллионов километров от Солнечной системы космолётчики валялись на песочке, блаженно прихлёбывая ледяное пиво и с хрустом разгрызая хвосты здоровенных раков, сваренных Леоной по всем правилам – живыми, в солёном кипятке с укропом и лавровым листом. Можно только догадываться, во что обошлись Волокушину эти раки, четыре месяца обитавшие в аквариуме под бдительной опекой всё тех же Леоны и Кэли. Можно только догадываться. Впрочем, штурманы об этом не думали.

Кэли с Леоной вместе с боевыми операторами весь день таскали по пустоши тяжёлые буры и устали так сильно, что едва держались на ногах. Последние две недели они практически не спали, проводя ночи в тренажёрном отсеке. А уходя, уносили честно заработанные жетоны. За четырнадцать ночей их набралось достаточно, чтобы био могли осуществить задуманное…

Торжественный момент

– Видел бы ты свою рожу, – выдал капитан, в эйфории оттого, что все они живы, настроение у всех жизнерадостное, никто ни к кому не цепляется, распри и обиды забыты, в руках у всех фужеры с шампанским.