– Dabar, as dabar, as einu… – забормотал биолог (лит.: «сейчас, я сейчас, я иду»).

– Понимаешь, он здесь один, совсем один! А мы улетим. Как мы его здесь оставим?!

– Не оставим. С собой заберём, – пообещал биолог, и Надя не поняла, шутит он или говорит серьёзно.

Существо (которое не было псом, просто скопировало его форму из памяти Юозаса) не умело читать мысли ксеноморфов, но улавливало их биотоки и колебания их электрических полей. Ауру. Оно «услышало», как обрадовались пришельцы его появлению, как выплеснулись в их кровь эндорфины, гормоны счастья. А ещё оно почувствовало, как внутри одного из ксеноморфов зародилась новая жизнь. Не обладающая массой и бесплотная, как он сам. Интересно, каким он вырастет, ребёнок этих двоих?

– Что ты ёжишься? Холодно? – Юозас помог ей натянуть комбинезон, застегнул под горло.

– Не холодно. Это просто… просто так, – улыбнулась Надя. Неприятное ощущение длилось несколько секунд и прошло, без следа.

***

Это длилось несколько секунд: узнавание, проникновение, восприятие. За эти секунды он отдал новому ксеноморфу знания, возможности, эмоции… частицу жизни. И приблизил свою смерть. С каждым прожитым тысячелетием он становился всё более тусклым. Солнце Эльгомайзы, светимостью в восемь раз ярче земного, не давало достаточно энергии, и он голодал, уменьшаясь в размерах и теряя силы. Голод убивал медленно, незаметно, он прожил бы ещё долго, несколько тысячелетий, но одиночество убивало быстрее. Во всех Вселенных, где он побывал, мыслящие биоформы не могли размножаться в одиночку. Он понимал, что ксеноморфы, подарившие ему бесценный подарок – радость общения – ксеноморфы улетят на свою звезду, а он умрёт, как умерли тысячу лет назад его создатели.

То, что он сделал, не было вторжением. Ксеноморфы обещали взять его с собой, значит, не будут возражать. Надя не ощутила боли, только неприятное щекотное ощущение, только немного холода. А маленькая жизнь внутри неё приняла его как данность, соединилась с ним и стала одним целым. Он будет жить. Теперь он будет жить!

***

Надя ойкнула и испуганно воззрилась на голубое пламя, в которое превратилась «собачка». Огонь медленно растекался по стенкам туннеля, синими ручейками заполняя желобки. Юозас взял её за руку.

– Я, кажется, знаю, чего он хочет, – Биолог достал из кармана мелок и провёл по бороздчатому полу. – Полы у них тут дурацкие. Рисовать не получается. И на стенках тоже.

Надя достала баллончик-распылитель с краской, и дело пошло. Юозас нарисовал большой круг – Солнце – и пририсовал к нему восемь планет, к которым Надя добавила астероидный Пояс Койпера и более далёкое Облако Оорта.

Синие ручейки, игнорируя тяготение (которое в туннелях чужого звездолёта почти отсутствовало, но всё-таки было), потекли вверх, закручиваясь крохотными смерчиками, застывая на стенах брызгами. И нарисовали звёздное небо.

Надя достала планшет, перелистала звёздные карты.

– Это не наши… не наша галактика! Это… Вот! Большое Магелланово Облако, карликовая галактика, удалена от нашей на 163000 световых лет и расположена между галактиками Золотая Рыба и Столовая Гора, – забормотала Надя.

– Что же ты не улетел на своё Магелланово Облако? – забормотал Юозас, испытав на мгновенье то, что «звёздный пёс» испытывал не одно тысячелетие: холод космического одиночества и невозможность ничего изменить. – Несчастная ты собака! Гинтарис… Ты не останешься здесь один, я больше тебя не оставлю, как тогда, в Лаукуве.