В то же время романтическая пикантность конца света вызвала расцвет искусств. По всему миру появлялись литературные, живописные, скульптурные и музыкальные произведения душераздирающей силы. Наступила пора элегий.

Но многие люди, судя по всему, принимали мрачность будущего близко к сердцу, как нечто личное. Во всем мире отмечалось уменьшение численности населения. Статистика самоубийств была просто ужасающа, но еще печальнее было то, что на убыль пошла рождаемость. Не время было сейчас рожать детей. Некоторые религиозные лидеры утверждали, что даже грешно сейчас плодиться, ибо несуществующему чаду страдания не грозили.

Но подобное уменьшение численности населения в преддверии бури равнялось капле в море. Все, как и прежде, зависело от щита.

В сентябре две тысячи сорок первого года, когда до дня катастрофы оставалось всего семь месяцев, сроки строительства щита, как обычно, убийственно поджимали, но работы продолжались. Политическое начальство Шиобэн из Евразийской администрации бесконечно требовало от нее данных — фактов, цифр, графиков — для того, чтобы видеть, каков достигнутый прогресс. Им нужны были диаграммы критических точек, по которым можно судить о будущих тупиках и препятствиях. Все это они получили — вместе с рядом весьма эротичных снимков выраставшей на орбите громоздкой конструкции размером с Землю.

Но что бы ни говорила Шиобэн, это в действительности большого значения не имело, потому что теперь политики уже ничего изменить не могли. Мириам Грек была права с самого начала. Она дала проекту необходимый политический толчок. После того как Мириам сама угодила в водоворот событий и стала его жертвой, ее преемник потерпел сокрушительное поражение от соперников во время выборов в октябре две тысячи сорокового года. Соперники вышли на выборы с программой, косвенно направленной против строительства щита. Но, как и предсказывала Мириам, для любого премьер-министра, занявшего это кресло, становилось в принципе невозможно с политической точки зрения возглавить кампанию по разборке щита и превращению его в металлолом. Эта логика подтвердилась и в Евразии, и в США.

Новый премьер-министр, однако, к Шиобэн нежными чувствами не воспылал. Да, она по-прежнему оставалась ключевой фигурой в цепочке связи и принятия решений, соединяющей «небо» и «землю». Но уже не входила в число приближенных фаворитов. Шиобэн такое положение дел устраивало. Сейчас надо было делать дело, а не целовать задницы сильным мира сего. Кроме того, чем реже она виделась с политиканами, тем меньше шансов было наступить в дерьмо.

После Сент-Элбенса Шиобэн пришлось преодолеть еще несколько пропускных пунктов. Наконец, изрядно попетляв по городу, Шиобэн приблизилась к последнему кордону, Камден-гейт — одному из десяти грандиозных ворот, установленных по окружности купола.

Стоя в очереди, Шиобэн с любопытством вглядывалась вперед; раньше она с этой стороны к куполу не подъезжала. Ворота — ярко-оранжевые, усыпанные прожекторами и окруженные множеством вооруженных охранников, поднимались над обыденностью жилых домов и торговых рядов, словно древнеримские руины.

А гладкая обшивка лондонского купола плавной дугой уходила в чистую синеву небес.

Купол, конечно, был еще не закончен; последние, завершающие панели предстояло установить буквально в последние часы перед бурей, чтобы город не слишком долго страдал от отсутствия света. Но и теперь грандиозная сетчатая конструкция поражала взгляд. Шиобэн не могла разглядеть купол во всей полноте, потому что находилась слишком близко к краю этого громадного полушария. Обидно было, что одно из величайших достижений британской архитектуры невозможно толком рассмотреть на земле. Вот так члены экипажа «Авроры-1» с тоской рассказывали о подробностях марсианского пейзажа: вблизи все оказывалось слишком велико, чтобы хорошенько разглядеть.