|
При сорока градусах и влажности в пятьдесят процентов в армии ее бы квалифицировали как «выведенную из строя за счет перегревания» — но она еще могла бы прожить, пожалуй, около суток. Если бы температура поднялась еще выше или если бы возросла влажность, Бисеза прожила бы меньше. Потом развивается гипертермия и начинают отказывать жизненно важные системы организма: при сорока пяти градусах, невзирая на показатели влажности, произошел бы сильнейший тепловой удар, после чего быстро наступает смерть.
А рядом с ней находилась Майра. Бисеза была военнослужащей и сохранила себя в неплохой форме, несмотря на то, что уже пять лет, после возвращения с Мира, находилась в «отпуске». Майре было тринадцать. Здоровая юная девочка, но, в отличие от Бисезы, нетренированная. И ничего, ровным счетом ничего Бисеза не могла сделать для своей дочери. Она могла только терпеть и надеяться. Она лежала, обливаясь потом, и ужасно жалела о том, что с ней нет ее старенького мобильного телефона. Этот малыш был ее неразлучным спутником и помощником с тех пор, как ей было столько лет, сколько теперь Майре. Тогда Бисеза получила этот подарок от ООН, как все двенадцатилетние подростки на планете. Другие быстренько забросили эти немодные игрушки, а Бисеза к своему телефону всегда относилась любовно и бережно. Он служил для нее ниточкой связи с большим миром за пределами не слишком счастливого семейства, обитавшего на ферме в Чешире. Но ее телефон остался на Мире — на другой планете, на совершенно ином уровне реальности. Он был потерян для нее навсегда. Но даже если бы телефон оказался сейчас здесь, его бы спалил электромагнитный импульс… Мысли путались. Симптомы перегревания? С величайшей осторожностью Бисеза повернула голову и посмотрела на циферблат бабушкиных часов. Двенадцать. Буря над Лондоном сейчас должна была достигнуть своего максимума. Оглушительный раскат грома разорвал исстрадавшееся небо. И словно бы содрогнулся весь купол.
43 Щит
Прореху в щите Бад Тук заметил задолго до того, как добрался до нее. Ее трудно было не заметить. Столп нерассеянного солнечного света пробивался вниз через смарт-скин и становился видимым за счет пылинок и испарений, исходивших от ткани, которую он же опалял, превращая в пар. В тяжелом скафандре, обеспечивающем защиту от радиации и охлаждение, Бад пробирался вдоль плоскости щита, обращенной к Земле. Он висел под громадной линзой; весь щит сверкал, наполненный отражаемым светом, — словно прозрачный потолок. Бад старался держаться в тени, отбрасываемой непрозрачными дорожками, проложенными по щиту. Эти непрозрачные полосы существовали специально для того, чтобы защитить людей, работавших на щите, от света и радиации во время бури. Продвигаясь вперед вдоль направляющего троса (пользование реактивными ранцами здесь не допускалось), он оглянулся и посмотрел на инспекционный модуль, доставивший его сюда. Сейчас машина выглядела далеким маленьким пятнышком, повисшим под громадной крышей щита. Бад не видел, чтобы хоть что-то двигалось. Ни модулей, ни роботов; во все стороны от него на много квадратных километров не было никого и ничего. И все же он знал, что все, кто мог, находились здесь и работали в поте лица. Сотни людей выполняли работу «за бортом» во время этой самой крупной операции в истории астронавтики. Мысль об этом освежила в памяти Бада представление о размерах щита: штуковина-то была здоровенная. — Ты на месте, Бад, — негромко сообщила Афина. — Сектор две тысячи четыреста семьдесят два, радиус ноль двести пятьдесят семь, номер панели… — Вижу, — проворчал Бад. — Нечего меня за ручку держать. — Прошу прощения. Он с трудом сделал вдох. Системы жизнеобеспечения скафандра наверняка работали; если бы они отказали, его бы за секунду испекло внутри скафандра. |
