Гавриил Державин. Соловей
На холме, сквозь зеленой рощи, При блеске светлого ручья, Под кровом тихой майской нощи, Вдали я слышу соловья. По ветрам легким, благовонным, То свист его, то звон летит; То, шумом заглушаем водным, Вздыханьем сладостным томит.
Певец весенних дней пернатый, Любви, свободы и утех! Твой глас отрывный, перекаты От грома к нежности, от нег Ко плескам, трескам и перунам, Средь поздних, ранних красных зарь, Раздавшись неба по лазурям, В безмолвие приводят тварь.
Молчит пустыня изумленна И ловит гром твой жадный слух; На крыльях эха раздробленна Пленяет песнь твоя всех дух. Тобой цветущий дол смеется, Дремучий лес пускает гул, Река бегущая чуть льется, Стоящий холм чело нагнул.
И, свесясь со скалы кремнистой, Густокудрява мрачна ель Напев твой яркий, голосистый И рассыпную, звонку трель, Как очарованна, внимает; Не смеет двигнуться луна И свет свой слабо ниспускает: Восторга мысль моя полна!
Какая громкость, живость, ясность В созвучном пении твоем, Стремительность, приятность, каткость Между колен и перемен! Ты щелкаешь, крутишь, поводишь[1], Журчишь и стонешь в голосах; В забвенье души ты приводишь, И отзываешься в сердцах.
О, если бы одну природу С тобою взял я в образец, Воспел богов, любовь, свободу: Какой бы славный был певец! В моих бы песнях жар и сила И чувства были, вместо слов; Картину, мысль и жизнь явила Гармония моих стихов.
Тогда б, подобно Тимотею[2], В шатре персидском я возлег И сладкой лирою моею Царево сердце двигать мог: То, вспламеня любовной страстью, К Таисе бы его склонял; То, возбудя грозой, напастью, Копье ему на брань вручал.
Тогда бы я между прудами На мягку мураву воссел, И арфы с тихими струнами Приятность сельской жизни пел; Тогда бы Нимфа мне внимала, Боясь в зерцало вод взглянуть, Сквозь дымку бы едва дышала Ея высока, нежна грудь.
Иль, храбрых Россиян делами Пленясь бы, духом возлетал, Героев полк над облаками В сияньи звезд я созерцал: О, коль бы их воспел я сладко, Гремя поэзией моей Отважно, быстро, плавно, кратко, Как ты, о дивный соловей!
1795
КОММЕНТАРИЙ Я. ГРОТА По словам поэта в Объяснениях, пьеса Соловей написана еще в 1794 году; но Остолопов, по его же показанию, относит ее к 95-му, и так как неизвестно никакого особенного обстоятельства, которое бы ее вызвало, а между тем она по предмету своему близка к стихотворению Павлин, и во всяком случае промежуток, разделяющий время сочинения их, не велик: то мы, по примеру самого Державина, и помещаем их сряду. По некоторым выражениям есть повод думать, что обе пьесы возникли под влиянием описаний соловья и павлина, находящихся в Риторике Ломоносова (§ 58) и заимствованных им из Плиния младшего (Historiae naturalis lib. X, cap. XVIII и XXIX). Впрочем соловей составлял одну из любимых тем тогдашнего стихотворства. В I-й книжке Аонид Карамзин поместил довольно длинную пьесу под этим заглавием, о которой Державин в письме Дмитриеву от 5 августа 1796 г. сказал: «Соловей, правда ваша, не весьма громок» и которая подала Шаховскому повод к насмешкам в Новом Стерне[3]. Во II-й и III-й кн. Аонид мы опять встречаем по Соловью, и один из них — М. Магницкого (этот человек, приобретший впоследствии такую печальную известность, был в молодости поэтом!). Стихотворцы наши порывались выразить на русском языке разнообразные переливы соловьиной песни, пока наконец Крылов не решил задачи.
Соловей напечатан в изданиях: 1798, стр. 363, и 1808, ч. I, LVII. |
