|
Он вспомнил, что через несколько дней у него официальная встреча с ее отцом, и не мог представить, как это будет выглядеть. Он подумал, знает ли Клемент Бертранд об увлечениях своей дочери и интересует ли его вообще ее поведение. Но больше всего его беспокоил вопрос: почему он, Джон Маркхэм, так легко и так быстро оказался в подобных отношениях с Вивиан? Он, конечно, мог сказать себе, что был переутомлен, одинок и ему нужен был сексуальный выход. Но такие объяснения не годились. То, что произошло, было не в его характере. Маркхэм знал, что он не может упрекнуть себя в сексуальной неразборчивости. В своем столетии он бы никогда не допустил подобной ситуации, по крайней мере считал, что не допустил бы. Но там была Кэйти, место и цель в жизни. Здесь он был просто призрак, случайно выживший и занесенный в мир, которого он не знал и не понимал. Может быть, этого оказалось достаточно, чтобы изменить его обычное поведение. Может быть, бессознательно, когда он ответил на притязания Вивиан, он принимал новый мир, пытаясь сделать это на своих условиях. Маркхэм не знал, действительно ли хотел бы расстаться со своей обособленностью и стать частью существующего мира. Но тут же понял, что это тоже не объяснение. Со временем, может быть, но не сейчас. Прошлое было слишком близким. Сто пятьдесят лет казались всего лишь пробелом между сном и бодрствованием. Всего несколько дней назад он обнимал Кэйти. Теплая, восхитительная Кэйти. Не волевая, не настойчивая. Не страстная в любви и не покорная. И тем не менее в своей детской простоте вызывающая более глубокие и богатые чувства, чем Вивиан. Он подумал, остались ли в этом суровом, новом мире такие, как его Кэйти. И уже знал ответ, даже не обдумав все как следует. Маркхэму пришла в голову мысль, что Кэйти поняла бы его отношения с Вивиан. Если бы произошло чудо, и он бы вернулся домой, в Хэмпстед, и все рассказал бы ей в уединении, возле обычного домашнего камина, упреков бы не было — только понимание. — Ты пугаешь меня, Джон, своим мрачным видом. Твоя пуританская душа полна раскаяния или твоя кровь бунтует по веским причинам? Его резко выдернули из мира своих мыслей. Он посмотрел в замешательстве на женщину, идущую рядом с ним, — не чувствительную негритянку или бронзовую индианку со змееподобными волосами, а женщину классической красоты, с почти совершенными чертами лица. Прошедшей ночью Вивиан была верховной жрицей любви. Сейчас, в лучах утреннего солнца, она снова выглядела доброжелательной незнакомкой, по-прежнему загадочной, несущей в себе какую-то тайну. — Я думал о Кэйти, — признался он. — Пытался представить, как бы она отнеслась к тебе. — Ты пришел к какому-нибудь заключению? Он смотрел на море, на мелкие барашки волн, катившиеся к берегу. — Я решил, что она, наверное, поняла бы насчет тебя, и нас вообще, — лучше, чем понимаю я. Вивиан улыбнулась: — Возможно, ты прав. Когда я первый раз увидела тебя в ресторане, Джон, я подумала о том, какой прелестной новинкой ты будешь — не более. — Как цирковая обезьянка? — предположил он. Она кивнула: — Я подумала, что ты сможешь показать интересные трюки. Но сейчас у меня странное чувство, что цирковая обезьянка — я, а ты смотришь представление... В этом есть смысл? Неожиданно он почувствовал облегчение. — Больше, чем ты думаешь. Расскажи-ка мне насчет прошлой ночи... У тебя много было мужчин, которые... — Он пытался подыскать нужные слова, но они не понадобились. — Достаточно, — самодовольно ответила она. — Я ведь не такая уж уродина. — И ты?.. — Он опять попытался найти подходящие слова, но все слова оказались неподходящими, и он замолчал. Вивиан его волнение совершенно не тронуло, хотя она и понимала ход его мыслей. — Да, я это делала, — ответила она. — И буду делать. |
