Когда же после ужина за неизменной рюмкой портвейна Роджер рассказал Стерзу обо всем, что видел и слышал в Путумайо, тот выслушал его очень сосредоточенно, не перебивая и спросил только:

— Так же ужасно, как было в Конго при Леопольде Втором?

— Боюсь, еще хуже, — отвечал Роджер. — А впрочем, мне кажется, что расставлять злодеяния такого масштаба по ранжиру — это гнусно.

За время его отсутствия в Икитос из Лимы приехал новый префект — Эстебан Сапата. В отличие от своего предшественника он не служил в компании сеньора Араны. С момента появления он держался несколько поодаль от Пабло Сумаэты и прочих руководителей „Перувиан Амазон компани“. Он знал, что Роджер должен вот-вот появиться в Икитосе, и с нетерпением ждал встречи.

Свидание с префектом состоялось на следующее утро и продолжалось больше двух часов. Эстебан Сапата оказался молодым, очень смуглым человеком с хорошими манерами. Было очень жарко, он обливался потом и вытирал лицо большим лиловым платком, но так и не снял суконного сюртука. Роджера слушал очень внимательно, время от времени хмурясь и иногда перебивая его то уточняющими вопросами, то негодующими восклицаниями: „Какой ужас! Да быть того не может!“ Роджер рассказал ему все в подробностях, называя имена, цифры, указывая места, стараясь излагать только факты и воздерживаться от комментариев, но все же в самом конце произнес:

— Подводя итог, сеньор префект, могу сказать, что в разоблачениях Салданьи Рока и Уолтера Харденбёрга не содержалось преувеличений. Напротив, все, что было напечатано в лондонской газете, хоть и кажется вымыслом, — это даже еще и не вся правда.

Сапата страдальчески — и, как Роджеру показалось, вполне искренне — сказал, что ему стыдно за Перу. Подобное происходит потому, что государство еще не успело дойти до этих краев, не знающих закона и лишенных всяких органов и институций власти. Правительство полно решимости действовать. Потому-то он и здесь. И потому сюда прибыл такой известный своей неподкупностью и бескорыстием человек, как судья Валькарсель. И сам президент Легия намерен смыть пятно бесчестья и положить конец этим чудовищным злодеяниям — он именно так и выразился на аудиенции. Правительство его величества может быть уверено, что виновные понесут кару, туземцы же отныне будут взяты под защиту. Потом он осведомился, будет ли отчет сеньора Кейсмента обнародован. Когда же Роджер ответил, что такие документы, как правило, для печати не предназначаются и копия отчета будет передана перуанскому правительству, а публиковать его или нет — это уж на его усмотрение, — префект вздохнул с облегчением: — Слава богу! Если бы все это стало известно, репутации нашей страны в мире был бы нанесен серьезный ущерб.

Роджер хотел уж было ответить, что ущерб Перу наносит не отчет, а те происшествия, которые и обусловили его появление, но сдержался. Вслед за тем префект спросил, согласится ли прибывшая в Икитос троица барбадосцев — Бишоп, Браун и Лоуренс — подтвердить свои показания. Роджер пообещал завтра же утром привести их в префектуру.

Консул Стерз, выступавший в роли переводчика, вышел с этой беседы понуро. Роджер заметил, что он многое добавлял от себя — иногда целые развернутые фразы, причем они неизменно ставили себе целью смягчить неприглядную картину, открывавшуюся в рассказе о том, как угнетают и мучают индейцев в Путумайо. И недоверие его к консулу возросло: Стерз хоть и провел здесь несколько лет и был прекрасно осведомлен обо всем происходящем, ни разу не известил министерство о том, что здесь творится.