Говорили, будто Арана знает английский, но никогда — из гордости или по застенчивости — не говорит на нем. И потому сидевший рядом с ним помощник переводил ему на ухо. Арана оказался метисом небольшого роста, с широким лбом и азиатским разрезом глаз, с прямыми жидковатыми волосами, расчесанными на прямой пробор. Он носил небольшие, тщательно подстриженные усы и бородку; благоухал одеколоном. Должно быть, легенды о его маниакальной чистоплотности и заботе о собственной внешности соответствовали действительности. Он и в самом деле одет был безупречно — в костюм из тонкого сукна, сшитый не иначе как на Сэвил-роу. Арана хранил молчание, пока другие директора — да, на этот раз они решились открыть рот — засыпали Кейсмента бесчисленными вопросами, которые, без сомнения, были загодя припасены их адвокатами. Роджера пытались поймать на противоречиях, упрекали в преувеличениях, неточностях, пристрастном отношении, объясняли его суровость чистоплюйством цивилизованного горожанина-европейца, ошеломленного первобытным миром.

Отвечая им, добавляя уточнения и свидетельства, от которых нарисованная им картина становилась только мрачнее, Роджер не переставал поглядывать на Хулио Арану. Невозмутимый, как идол, тот сидел не шевелясь и даже не моргал. Лицо его оставалось непроницаемо бесстрастным. Тяжелый холодный взгляд выражал непреклонную волю. Роджеру он напомнил лишенные малейшего сочувствия к миру, пустые глаза управляющих факториями в Путумайо — глаза людей, давно утерявших способность (если даже предположить, что когда-то она у них была) различать добро и зло, доброту и злобу, человеческое и бесчеловечное.

И вот этот небольшой, пухловатый, очень элегантный человечек был повелителем империи размером со среднеевропейскую державу, ненавидимым и обожаемым хозяином жизни и имущества десятков тысяч людей, сумевшим в нищей и обездоленной Амазонии сколотить состояние, сопоставимое с тем, каким обладают крупнейшие европейские владыки. Он вырос в бедности, в богом забытой деревушке Риоха, затерянной в глуши перуанской сельвы, и начинал с торговли соломенными шляпами, которые плела его семья. Постепенно, возмещая недостаток образования (он получил лишь самые начальные знания) сверхъестественной работоспособностью, редкостным деловым чутьем и полнейшей бессовестностью, он вскарабкался на вершину социальной пирамиды. Бродячий торговец шляпами поначалу снабжал неимущих рабочих, на свой страх и риск уходивших в сельву добывать каучук, всем необходимым — поставлял им карабины, ножи, рыболовные сети, жестяные банки для латекса, консервы, маниоковую муку и прочее, а получая в обмен часть каучука, продавал его в Икитос и Манаос компаниям-экспортерам. Потом, накопив денег, сам смог заняться добычей и экспортом. Стал партнером колумбийских промышленников, которые по недостатку ума или усердия или же по причине чрезмерной совестливости успеха не добивались и в конце концов неизменно продавали ему за бесценок свои участки и рабочую силу, а иногда и сами поступали к нему на службу. Арана, человек недоверчивый, расставил своих братьев и кумовьев на все ключевые должности, так что эта огромная компания, к тому же в 1908 году зарегистрированная на Лондонской бирже, продолжала по сути дела оставаться семейным предприятием. Велико ли было состояние Араны? Молва, разумеется, сильно преувеличивала его размеры. Однако в Лондоне штаб-квартира „Перувиан Амазон компани“ занимала бесценное здание в самом сердце Сити, а особняк самого Араны на Кенсингтон-роуд не уступал окружавшим его дворцам аристократов и банкиров.