— Сейчас во всей ситуации не хватает только самоубийства.

— Осторожнее. Может быть, он заряжен.

— Он действительно заряжен. Что там за человек?

— Не знаю. Садовник, наверное. Ты поосторожнее с этой штуковиной.

— Пойдем-ка выпьем еще шампанского, — сказал первый.

Неверными движениями он попытался засунуть пистолет обратно, но оружие упало на снег, и офицер тщательно застегнул пустую кобуру.

— Еще шампанского, — повторил первый, — пока туман не рассеялся...

И оба неверными шагами направились в дом. Темный предмет остался лежать на снегу.

Пациент подошел к окошку. Если он не сбился с дороги, — то это окно профессорского кабинета. Заглянув, он окончательно убедился, что в темноте пришел не туда: вместо квадратной комнаты с массивной мебелью — письменным столом, шкафом и книжными полками — он увидел большой зал, ярко освещенный канделябрами; стены, увешанные картинами сомнительного содержания, на которых девицы в прозрачных одеяниях склонялись над струями фонтана и водяными лилиями; группы мужчин в парадных мундирах и вечерних костюмах окружали столы, за которыми сидели игроки в рулетку. В ночной тишине слышался голос крупье: «Faites vos jeux, messieurs, faites vos jeux». A в глубине темного сада оркестр играл «Голубой Дунай».

По колени в снегу неподвижно стоял пациент, прижимая лицо к оконному стеклу. «Дом не тот? Нет, дело не в этом. Это просто не та страна», — думал он. У него появилось предчувствие, что отсюда он уже никогда не найдет дорогу домой — слишком уж далеко он забрался.

За одним из столов по правую руку от крупье сидел пожилой господин, которого он видел в «мерседес-бенце». Одной рукой тот подкручивал усы, а другой собирал лежащую перед ним груду денег. Шарик вертелся, подскакивал и вертелся, оркестр играл что-то из «Веселой вдовы», а старик отбивал такт ногой. Пробка от шампанского вылетела из бара, и, пролетев по диагонали, угодила в канделябр. А крупье продолжал твердить свое: «Faites vos jeux. Faites vos jeux, messieurs». И ножка бокала хрустнула в чьих-то пальцах.

Неожиданно пациент увидел профессора. Тот стоял далеко от окна, в противоположном конце зала за канделябром. Взгляды их были направлены друг на друга через головы людей, которые шумно переговаривались и смеялись, освещенные горящими канделябрами.

Однако профессор не мог разглядеть пациента, ему был виден только контур чьего-то лица, прижатого к оконной раме, пациент же отчетливо видел профессора, стоявшего между двух столов и освещенного канделябрами. Он даже разглядел выражение лица профессора — какой-то растерянный взгляд человека, неведомо как тут очутившегося. Пациент помахал ему рукой, как бы давая знать, что он также заблудился, но в темноте профессор, конечно, не мог увидеть его жеста. Пациент совершенно ясно понимал, что, хотя они когда-то и знали друг друга, встреча их в этом доме, куда их привел какой-то странный случай, невозможна. Здесь уже не было профессорского кабинета, где тот принимал больных, не было картотеки и письменного стола, не было Прометея. Не было и самого доктора, к которому он мог бы обратиться.

— Faites vos jeux, messieurs, — выкрикивал крупье, — faites vos jeux.

V

— Дорогой профессор, — подошел к нему полковник, — в конце концов, вы хозяин дома. И вам следует сделать хотя бы одну ставку. — Взяв профессора под руку, он подвел его к столу, где, барабаня пальцами в такт музыке Легара, сидел генерал.

— Господин профессор хотел бы последовать вашему примеру, господин генерал.

— Мне сегодня не везет, ну что ж, пускай профессор попробует... — И пальцы генерала нарисовали на сукне какой-то узор.

— Только смотрите не ставьте на ноль.