Эл вышел из спальни и по ту сторону дверикупе, что вела на задний двор, увидел человеческий силуэт.

– Папа?! – еще толком не проснувшись, закричал Эл.

Отец явился совершенно голый; дырка в груди никуда не делась, однако папа – мертвый! – стучался в стеклянную дверь.

Совершенно растерявшись, Эл все же открыл ему. – Пап, ты как… что… Ты здесь откуда?

– Прости, сынок, – на удивление внятно (для зомби) произнес отец, – за мной гонятся. Мне надо где-нибудь укрыться.

– Пап, ты же… мертв!

– Уж поверь, об этом я знаю лучше кого бы то ни было: в груди дырень, пульса нет, а тут еще за мной какой-то псих увязался. От самого морга преследует. Не знаю, долго ли получится скрываться, но мне надо где-нибудь схорониться. Дома и в библиотеке полно копов.

Не в силах видеть отца таким – причем Эл затруднялся сказать, что именно его смущает больше: нагота или дырка в груди, – он сгонял в ванную и принес халат.

– Надеюсь, что бы ни гналось за мной, оно не станет искать здесь. Ну, или ты хотя бы мне поможешь.

– Э-э… как? – Эл с облегчением заметил, что теперь он хотя бы может спокойно смотреть на отца. Правда, желтизна и водянистость глаз, восковой оттенок кожи сильно смущали.

– Понятия не имею, сынок. Я же первый раз умер.

Не успел он договорить, как стеклянная дверь разлетелась дождем осколков. Эл машинально прикрылся руками.

Он и по сей день не мог точно сказать, что разбило дверь. Эл разглядел только силуэт – более-менее человеческий, – расплывчатый и неясный, будто смотришь на него краем глаза.

– Фредерик Уайткомб-Сирс, ты пойдешь со мной, – произнесло нечто, и Элу почудилось, что это говорит сама смерть. – У меня для тебя задание.

– А если откажусь? Убьешь?

Поразительно, с какой дерзостью отвечал неведомому созданию отец.

– Я уже забрал у тебя брата. Может, и сына взять?

– Больше ты никого не заберешь, – раздался хриплый оклик с заднего двора.

За спиной у твари, в лунном свете стоял шериф Корбин – он целился в пришельца из пистолета.

– Ты глупец, Огаст Корбин, если думаешь остановить меня этим жалким оружием из стали и свинца. – Сталь и свинец? – ответил Корбин. – Кто я тебе, камикадзе?

Он спустил курок. Выстрел прозвучал еще громче, чем звон бьющегося стекла.

Чудовище закричало. Послышался запах горелой плоти, зашипело. Тело чудища – если оно вообще было из плоти – задымилось.

Корбин еще раз нажал на спуск, и чудовище снова закричало. Запах горелого мяса сделался тошнотворным. Эла вырвало.

Существо рухнуло на пол. Корбин подошел к нему и выстрелил третий раз.

Третий выстрел прогремел громче двух предыдущих. Элу показалось, что эхо от него он будет слышать всю жизнь. (Зря опасался: десять лет спустя он, бывало, неделями не вспоминал тот случай.)

Чудовище растаяло, растеклось бурой лужей на кафельном полу. Эл думал, что не забудет этого зрелища до самой смерти и что бурое пятно так и не удастся вывести.