Когда королева проигнорировала его, подкрепив это жестом, означающим, что она не собирается принимать всерьез предложения этого нахального молодого человека, Эссекса обуяла внезапная ярость. Она при всех оскорбила его! Она давала ему понять, что его слова не имеют никакого значения! На мгновение злость взяла верх над здравым смыслом. Он повернулся к королеве спиной.

Она снисходительно отнеслась к всплеску его эмоций, вне всякого сомнения, намереваясь пожурить его позже, а заодно предостеречь от подобного поведения в будущем. Но теперь он нанес ей умышленное оскорбление.

Она бросилась на него и надавала ему оплеух, одновременно порекомендовав «убираться прочь» и больше никогда не показываться ей на глаза.

Эссекс побелел от ярости и протянул руку к эфесу шпаги. Он бы выхватил оружие из ножен, если бы его немедленно не схватили. Пока его тащили прочь, он кричал, что не потерпел бы подобного оскорбления даже от Генриха Восьмого. Никому из присутствующих еще не приходилось становиться свидетелем подобной сцены между монархом и подданным.

Пенелопа поспешила вернуться в Лестер-хаус, чтобы обсудить то, что произошло, со мной и Кристофером. К нам также присоединились мой брат Уильям и Маунтджой.

Уильям считал, что карьере Эссекса пришел конец, но Пенелопа с ним не соглашалась.

— Она слишком его любит. Она его простит. Куда он отправился?

— За город, — ответил Кристофер.

— Ему надо побыть там, пока эта буря не уляжется, — кивнул Уильям, — если только она вообще когда-нибудь уляжется.

Я была не на шутку встревожена, потому что не понимала, как можно простить подобное оскорбление. Было скверно уже то, что он повернулся спиной к королеве, но хвататься за оружие… Это было неслыханно и попахивало государственной изменой, а у Эссекса доставало врагов.

Мы все погрузились в уныние, и я не верила, что Пенелопа сама разделяет собственный оптимизм.

Все говорили о закате звезды Эссекса, пока дело чрезвычайной важности не отвлекло внимание общественности от моего сына. Лорд Берли, которому было семьдесят восемь лет и который уже давно болел, лежал на смертном ложе. Всю жизнь он мучился зубами. Королева сочувственно относилась к его страданиям, поскольку сама страдала от зубных болей. Кроме того, вся его жизнь прошла в изрядных трудах и переживаниях. Он привел в порядок свои дела с тем же тщанием, с которым всегда подходил к делам государственным. Мне рассказывали, что, когда он окончательно слег, он созвал всех своих детей, благословил их и королеву и вручил свое завещание управляющему. Затем он тихо отошел в мир иной.

Когда эту грустную новость сообщили королеве, она была безутешна. Она поднялась в свои покои и долго плакала. В течение продолжительного времени при каждом упоминании его имени ее глаза наполнялись слезами. Только после смерти Лестера она позволяла себе подобные проявления чувств.

Он умер в своем доме на Стрэнде, и его тело перевезли в Стамфорд Бэрон, где и похоронили, однако весь погребальный обряд был отправлен в Вестминстерском аббатстве. Эссекс вернулся, чтобы принять участие в похоронах. Он был одет в глубокий траур, и его скорбь была глубже, чем у кого-либо из присутствующих.

После он заехал в Лестер-хаус, где его уже ожидали мой брат Уильям Ноллис и Маунтджой. Хотя Эссекс и выступал против назначения Уильяма лордом-наместником Ирландии, мой брат отлично понимал, что благосостояние всей семьи зависит от моего сына. Более того, перед обаянием Эссекса зачастую не могли устоять даже те, кому он нанес обиду или каким-то образом перешел дорогу.