– Ну, как мой соня?

– Кэтрин?

– Боюсь, что да, милый. Они меня выпустили.

Кэтрин сидела на краю его кровати, но она мало была похожа на ангела‑хранителя. Глаза – не безмятежные озера, полные уверенности, нет, они робкие и обеспокоенные. Он разглядел, что левое веко у нее чуть приспущено: видимо, медикаментозный курс лечения не прошел даром. Но нервное возбуждение ушло. Больше не было безостановочных движений, и руки, держащие его ладонь, лежали смирно.

– Нет, я больше не душевнобольная. Я теперь работаю на литии, как космический корабль «Энтерпрайз». Прости. Есть во всем этом что‑то межгалактическое.

На ней был берет, который он ей тогда подарил. Всего лишь маленькая деталь, и все же он не мог найти слов, чтобы сказать ей, как он этим растроган.

– Ты отлично выглядишь. – Вот и все, что он сумел произнести.

– Ты тоже неплохо. Особенно для человека, который чуть не утонул и получил две пули.

Наступило молчание, они держались за руки, стараясь придумать слова, которые помогли бы им начать узнавать друг друга заново.

– Домой прислали столько цветов. И поздравлений.

– Вот как. Все такие милые.

– И еще кое‑что пришло, принес какой‑то тип с заплатой на глазу. Здоровенный. По‑моему, очень за тебя переживал. Я принесла открытку. – Она вытащила из сумки большую карточку «холлмарк», где под чувствительным стишком было нацарапано: «Увидимся. Рик».

– Какой заботливый парень этот Рик. – И, помолчав, он сказал: – Значит, ты не получила мое письмо.

– Я получила твое письмо. И Келли тоже. Нам не обязательно сейчас это обсуждать.

– Как Келли это приняла?

– Спроси у нее сам. Она уже едет домой.

– Сердится, да?

– Сейчас она главным образом волнуется за тебя. Но, думаю, будет сердиться.

– Я же правда это сделал, Кэтрин. Мне жаль.

– Мне тоже. Да, конечно, мне тоже. – Она отвернулась, раздумывая, как бы это выразить. За окном, в ослепительно‑голубом небе, воробьи были как разбросанные зерна. – Мне грустно, что ты поступил плохо, Джон. Конечно, я такого от тебя не ожидала. И мне грустно, что ты из‑за этого так страдал. Но что‑то во мне… я знаю, это звучит странно, Джон… Джон! Как замечательно опять называть твое имя, а то оно было у меня только в голове. Побыть рядом с тобой… Но кроме всего этого  счастья, что‑то во мне радуется и другому. Радуется, что ты хоть один раз поступил неправильно.

– Кэтрин, не может быть. О чем ты?

– Ты ведь никогда не понимал, правда? Ты не понимал – да и откуда бы? – ты не мог  понять, что… как бы тебе ни было тяжело все время со мной носиться, оберегать меня, как ребенка, заботиться обо всех этих больницах, думать обо всяких возможных несчастьях и «где она сейчас»… да, все это тяжело, но, по‑моему, гораздо тяжелее быть тем, кого  все время опекают. Быть бременем. Так сказать, дырой в бюджете.

– Ох, Кэтрин…

– И, ты сам видишь, вынуждать тебя делать что‑то плохое, что‑то очень плохое, вносить в нашу жизнь риск, эту… возможность хаоса… В общем, если совсем коротко, я просто хочу сказать: приятно, когда в тебе нуждаются.