Джером ви дел, как мерно вздымается его грудь, а руки, словно вы резанные из дерева, лежат на воде.

Мальчик, думая, что незнакомец спит, сделал не осторожное движение; затрещали ветки, и человек от крыл глаза.

Джером был в полной уверенности, что огромный мужик его приметил. Он поднял с бортика голову и стал вглядываться в заросли, щуря глаза. Мальчик замер и пересидел опасность… Мужик вылез из бассейна и, одевшись на мокрое тело, неторопливо пошел своей до рогой. Между ног у него было столь густо и черно, что Джером испугался: ему никогда не стать таким взрос лым…

Мальчик подходил к Плюхову монастырю и думал о том, что непременно опять сходит к бассейну и искупа ется в нем. Еще ему было крайне интересно узнать, кто этот незнакомый мужик с телом Зевса, нарисованного в учебнике по античной истории.

Размышления Джерома прервала маячившая невда леке фигура в монашеских одеждах.

Монах не спеша шел в ту же сторону, что и мальчик. Видимо, Джером шел быстрее и нагнал его в дороге.

Отец Гаврон, узнал мальчик и замедлил шаг.

Монах нес в руках какую то бутыль, сжимая ее бе режно, словно дитя.

– Формоль", – подумал Джером.

Поговаривали, что отец Гаврон был болен диабе том – сахарной болезнью и что он в муках изобрел какое то вещество, лечащее его от тяжкого недуга, кото рое сам же и назвал формолью. Поговаривали, что обык новенное живое существо формоль убивала наповал двумя каплями, но только не отца Гаврона. Он прини мал ее по полстакана натощак каждое утро, что давало ему возможность жить и работать на подворье самые тя желые работы.

Особенно непослушных учеников интерната отдава ли на перевоспитание в Плюхов монастырь, и попадали они непременно в келью отца Гаврона. Монах умел пере воспитывать, выбивая спесь из послушников непосиль ным трудом и коротким сном под утро. От этих послуш ников город и узнал про изобретенную монахом фор моль.

Джером знал, что рано или поздно сам попадет под монастырский замок, но не огорчался, а, наоборот, наде ялся, что ему удастся стащить хоть самую малость лекарства, являющегося сильнодействующим ядом. А уж он найдет ему применение.

Мальчик еще немного замедлил шаг, давая монаху возможность оторваться… Потом обошел монастырь по правую руку и отыскал пригорок невдалеке от речки, за которым было удобно устроить засаду. Он улегся на землю и стал наблюдать за курами, пасущимися на пло дородном берегу. Их было в этом месте великое множе ство. Всех мастей и величин, глупые в своей безмятеж ности в этот вечерний час, они представляли собой ве ликолепные мишени… Джером осторожно достал из кармана самопал и дробь. Насыпал в трубочку серы и отсчитал три дробины. Оглядевшись еще раз по сторо нам, оттянул боек и приготовился к стрельбе, приметив двух жирных петухов, черного и пестрого, которые так важно вышагивали в траве, как будто только что узнали о присуждении им Нобелевской премии в области физики.

Мальчик тщательно прицелился и спустил курок. Заряд с грохотом угодил в пестрого петуха. Его голова, словно тухлый помидор, разлетелась на множество ош метков, а обезглавленное тело в предсмертных конвуль сиях забегало по мокрой траве, обливая кровью испу ганных сородичей, бросившихся врассыпную.

– Есть! – заорал Джером во все горло. – Да! Да! Да!

Он рванулся вдогонку за убегающей жертвой, догнал ее, навалился всем телом и, пачкаясь в густой крови, дождался последних петушиных судорог.

Если бы кто ибудь в этот момент видел Джерома, то понял бы, что мальчик счастлив этой минутой.