– Пожалуй, двенадцатый час уже, – прикинул маль чик. – Весь интернат спит, и входные двери заперты. Придется лезть через окошко туалета. Оно не запирает ся на ночь, проветривая помещение от хлорки и давая возможность припозднившимся попасть в свою кро вать… Хочу быть министром иностранных дел у деся тилетнего Базеля, коронованного на престол в прошлом месяце. Я мог бы ему многое рассказать про свои мыс ли. Десятилетние еще не могут думать по настоящему, а потому нуждаются в помощи. А взрослый ребенку не помощник.

Взрослый всегда – диктатор!.. Я бы расска зал Базелю, что есть в жизни вещи куда интереснее иг рушек, например уничтожать кур. Базель бы выдал мне настоящее оружие, из которого бы я уж наверняка не промахнулся… Первым моим указом было бы запреще ние разводить кур и разрешение на неограниченный от стрел одичавших… Я бы выдвинул ультиматум всем го сударствам, чтобы они в две недели уничтожили всех кудахтающих птиц! Если же те не подчинятся – война!

Война на полное уничтожение…"

8

Генрих Иванович сидел на террасе и пил пустой чай. Был первый час ночи, но полковник чувствовал, что ближайшие два часа сна не будет и что если он сей час ляясет, то лишь напрасно промучается. До ушей доносился стрекот пишущей машинки, слегка раздра жая. Раздражение не относилось к разряду механиче ских шумовых воздействий. Скорее, Шаллера неприят но волновала интрига, скрывающаяся под непонятны ми словосложениями, изобретенными Еленой Белец кой. Полковник подсознательно боялся, что изобрете ние имеет свой смысл, что оно может в конце концов оказаться великим и Лазорихиево небо запылает кро ваво не для него, призывая супружницу прикоснуться к истине. 1 Шаллер допил чай и отправился в ванную комнату. Он открыл кран с горячей водой и добавил холодную, смешивая струи до нормальной температуры. Затем { бросил под струю английские шарики с персиковым маслом и квадратик прессованной соли, способной ус покаивать нервную систему.

Пока ванна заполнялась водой, Генрих Иванович вышел на улицу и подошел к беседке, где в полной темноте Белецкая неутомимо щелкала клавишами пи шущей машинки. Он подошел к жене сзади, некото рое время смотрел ей на затылок, что то прикидывая в уме. Затем взял ее за подмышки и поднял со стула. Елена слабо застонала, пытаясь дотянуться до листов бумаги.

– Я тебя верну обратно, – зашептал полковник. – Нельзя же так! На кого стала похожа.

Он поднял жену на руки, ощущая, как легко ее тело, как чувствуются косточки под тонкой кожей. Бе лецкая слабо сопротивлялась, а когда Шаллер понес ее к дому, она заплакала.

Он внес жену в ванную и посадил на турецкий стульчик. Она невидящим взглядом уставилась в коле ни полковника и слабо взмахивала руками, словно ди рижируя.

Печатает, понял Шаллер.

Он стал раздевать жену. Не торопясь, осторожно расстегнул пуговички платья и стянул его через го лову Елены, ощущая кожей скопившуюся в материи грязь.

Полковник бросил платье на пол и почти сдер нул с Белецкой нижнее белье с истлевшими кружева ми. Обнаженное тело Елены пахло осенью, а точнее, осенними листьями, пролежавшими всю зиму под сне гом.

Шаллер опустил Елену в ванну, и жена опять засто нала.

– Ничего ничего, – проговорил полковник, с инте ресом разглядывая ее тело.

Так и недоразвившаяся грудь теперь и вовсе по блекла, а бесцветные соски от воды сморщились. Еле на столь исхудала, что ребра выступили далыпе, чем грудь, а угловатые бедра, казалось, способны издавать металлический звук при соприкосновении со стенками ванны.