— Ох, дочка, даже не спрашивай. Я сама ничего понять не могу.

— Он тебе понравился?

— Он такой милый, веселый… Даже не знаю, как это вышло, только вы за порог, а мы, как семнадцатилетние, целоваться начали. Не поверишь — еще бы чуть-чуть, и до греха бы дошло!

— Мамуль, какая ты смешная! Ну разве это грех!

— Это вы все у нас молодые да раскрепощенные, а маму твою в строгости воспитывали. Думаешь, легко на старости лет меняться? Я ж всю свою жизнь только отца твоего и знала! Ну, была там по молодости лет парочка увлечений, так все на уровне поцелуев и прошло. Хотя как вспомню, сама себе такой смелой казалась: еще бы, сразу два мальчика на танец пригласили, а я, как королева, стою и выбираю, с кем пойти.

— Мамуль, да какая, к черту, «старость лет»? Ты у меня всегда самая молодая и самая очаровательная! Хочешь, я тебе набор французской косметики подарю для поддержания боевого духа?

— Спасибо, милая, хотя для тебя, дочурка, я, может быть, и молодая, и красивая, да вот к зеркалу подходишь, а оно, увы, все не то показывает, что хотелось бы видеть.

— Ой, да ладно тебе напраслину на себя возводить! Ты лучше расскажи, что дальше было? Интересно же, просто ужас как!

— А вот не скажу! Стихи он мне читал. Евтушенко. И свои собственные тоже.

— Вот это здорово! Никогда бы про него не подумала. И как стихи?

— Очень даже приличные. Я бы даже сказала — талантливые.

— А еще что?

— В гости он меня к себе приглашал. Посмотреть на «старое холостяцкое логово», как он выразился. Еще обещал собственные рассказы почитать. И стихи, конечно.

— Ой как здорово! Пойдешь?

— Еще не знаю. Стара я для любовных авантюр. И зачем мне сейчас мужчина, ну скажи, пожалуйста! Былой страсти, как в молодости, нет. И страшно даже становится, как представлю, что снова придется какие-то чувства в себе пробуждать. Я уж лучше одна, мне так спокойнее. Хотя Боря, между нами, девочками, мне понравился. Уважительный такой, не настырный. Я настырных терпеть не могу! А Боря все буквально с полуслова понимает.

— Ну так за чем дело стало? Вперед!

— Ты думаешь? Ну ладно, схожу разок в гости, так и быть, развеюсь. А то в четырех стенах тоже уже тоскливо сидеть. Да и растревожил он меня. Ты только не смейся, но Боря мне всю прошлую ночь снился. Он такой, как есть, только волосы черные, а не седые. А мне лет двадцать будто бы. Он все ухаживал за мной и почему-то на аттракционах катал. Даже сейчас помню, как во сне сердце в пятки уходило на крутых виражах.

— Ну, мамуль, ты даешь! А ты бы его во сне попросила тебя на колесе обозрения прокатить, оно самое спокойное из аттракционов, и тогда бы сердце у тебя не замирало. Заодно на город с высоты птичьего полета посмотрела бы. А то когда еще увидишь!

— Ладно тебе над престарелой матерью издеваться! Давай допивай чай, и я тебя потихоньку выгонять буду, а то твой любимый тебя потеряет.

А еще через месяц Сорока вместе с Денисом, что называется, держали кулаки и накачивали водкой Майкиного мужа Игоря. Майка вот уже больше суток рожала, и ребенок все никак не хотел появиться на свет.

Игорь звонил в роддом каждые полчаса, нервничал и переживал до такой степени, что даже выпитый по настоянию Дэна залпом стакан водки на него практически никак не подействовал. Он то принимался расспрашивать Ксению, как обычно проходят роды, совершенно забыв о том, что в таком заведении, как роддом, Сорока еще ни разу не была, то ругал себя последними словами, словно был в чем-то виноват.