Кристина Лорен. Соседи по квартире
глава первая
Согласно семейной легенде, я родилась на полу в такси. Из шести детей я самая младшая, и отношение моей мамы к материнству в целом, по видимому, эволюционировало от небрежного «Кажется, я чувствую спазм, но сначала все таки закончу готовить обед» к повторению фразы «Привет, Холлэнд Лина Баккер» сорок минут кряду. И когда забираюсь в такси, моя первая мысль именно об этом. Всегда замечаю, насколько с трудом получается усесться на липком сиденье и что окна и перегородка из оргстекла заляпаны миллионами отпечатков пальцев и какими то еще непонятными пятнами – и что пол такси довольно жуткое место, для того чтобы произвести на свет ребенка. Отгородившись от завывающего бруклинского ветра, я захлопываю пассажирскую дверь. – Манхэттен, станция «50 я улица». Водитель встречается со мной взглядом в зеркале заднего вида, и я вполне представляю, о чем он думает: «Вы хотите на Манхэттене доехать до станции метро на такси? Дамочка, метро вам обойдется всего в три бакса». – Перекресток 49 й улицы и 8 й авеню, – добавляю я, отлично понимая (и игнорируя), что, конечно же, это абсурд. Вместо того чтобы доехать на такси до дома, я от Парк Слоуп еду до станции метро в Адской Кухне – примерно в двух кварталах от моего дома. И дело вовсе не в том, что я как то беспокоюсь о своей безопасности и поэтому не хочу, чтобы водитель знал, где я живу. Просто сегодня понедельник, на часах около половины двенадцатого, а это значит, что на станции я увижу Джека. По крайней мере, он там должен быть. С тех пор как полгода назад я впервые увидела его играющим на станции метро «50 я улица», каждый понедельник вечером он там. А также в среду и четверг по утрам и в пятницу в середине дня. По вторникам и на выходных я его ни разу не видела. Но понедельники мои любимые, потому что от того, как он склоняется над гитарой и прижимает ее к себе, словно соблазняя, в воздухе искрит напряжение. Музыка, пребывавшая все выходные в ловушке, высвобождается, и течение мелодии нарушается лишь металлическим звоном монет, брошенных в раскрытый футляр от гитары у его ног, или ревом приходящих поездов. Чем он занимается помимо этого, я не знаю. Еще я уверена, что его зовут не Джек, но ведь мне нужно как нибудь его называть, а даже выдуманное имя делает мою одержимость менее жалкой. Надеюсь. Водитель молчит; он не слушает радиопередачу и не пытается как то еще заполнить тишину, что обычно так любят нью йоркцы. Я отвожу взгляд от своего телефона и новостной ленты Инстаграма с книжными новинками и уроками макияжа и смотрю в окно на слякоть и грязь. Кажется, несмотря на все надежды, мое легкое коктейльное опьянение не успело испариться, и к моменту, как мы останавливаемся и я расплачиваюсь с таксистом, кровь по прежнему ощущается наполненной пузырьками. В таком состоянии я еще никогда не приезжала увидеть Джека, и это либо ужасная, либо великолепная идея. Думаю, точнее я определюсь уже совсем скоро. Спускаясь по лестнице, я слышу, как он настраивает гитару, и, остановившись в нескольких шагах, рассматриваю его. Он стоит наклонившись, а в свете лестничных ламп его русые волосы кажутся почти серебристыми. Для моего сверстника он выглядит немного неряшливо, но он не грязный, и поэтому я предпочитаю думать, что у него есть жилье и нормальная работа, а в метро Джек играет только из любви к музыке. У него мой любимый вид стрижки: аккуратно подстриженные волосы по бокам и всклокоченные на макушке. Они кажутся мягкими и блестят в искусственном свете, а еще их так и тянет схватить в кулак. Какого цвета его глаза, я не знаю, поскольку когда играет, он ни на кого не смотрит, но мне нравится фантазировать, будто они карие или темно зеленые – достаточно насыщенный цвет, чтобы в нем утонуть. |
