— Решай, Кеччо. Ты должен дать нам приказ, — вновь поддержал Бартоломео Маттео. — Джироламо принес много бед. По законам чести и справедливости он должен умереть. И он должен умереть ради нашего спасения.

— Вы сводите меня с ума, — простонал Кеччо. — Вы все против меня. Вы правы в том, что говорите, но я не могу… Господи, я не могу! — Бартоломео хотел заговорить вновь, но Кеччо его остановил: — Нет-нет, ради Бога, больше ничего не говори. Оставьте меня одного. Я хочу посидеть в тишине и подумать.

Глава 9

В десять вечера я пришел во дворец Эсти. Слуга, который позволил мне войти, сообщил, что донна Джулия у отца и он не знает, когда она вернется. Я ощутил горькое разочарование. Весь день мечтал о том, что увижу ее вновь: наша встреча в церкви была такой короткой. Слуга смотрел на меня, ожидая, что я уйду, но желание увидеться с ней пересилило, и я сказал, что подожду.

Меня провели в комнату, которую я уже так хорошо знал, и я сел в кресло Джулии. Положил голову на то место, где к спинке прижимались ее прекрасные волосы, вдохнул едва уловимый аромат.

Ожидание было томительным.

Мое воображение рисовало Джулию, сидящую в этом самом кресле. Я видел прекрасные, нежные карие глаза, алые губы, их изящный изгиб. Лук Купидона срисовали с таких же губ.

Снизу донесся какой-то шум. Я подошел к двери, прислушался. Сердце гулко билось. Пришел кто-то другой, и я, расстроенный, вернулся к креслу. Мне казалось, что я прождал несколько часов, и каждый длиной в день. Неужто она никогда не придет?

Наконец-то! Дверь открылась, и она вошла — такая прекрасная. Протянула мне обе руки для поцелуя.

— Извините, что вам пришлось ждать, но я ничего не могла поделать.

— Я бы прождал сто лет, чтобы увидеть вас на час.

Она села, а я устроился у ее ног.

— Расскажите мне обо всем, что сегодня произошло.

Я выполнил ее просьбу. Во время моего рассказа глаза Джулии засверкали, щеки раскраснелись. Я не знаю, что на меня нашло. Я словно впадал в экстаз и при этом не мог вдохнуть. Неожиданно мною овладело желание заключить Джулию в объятия и целовать снова и снова.

— Как вы прекрасны. — Я встал.

Она не ответила, но смотрела на меня улыбаясь. Ее глаза влажно блестели, грудь вздымалась.

— Джулия! — Я обнял ее одной рукой, второй обхватил ее ладони. — Джулия, я тебя люблю.

Она наклонилась ко мне, вскинула голову, а потом… потом я сжал ее в объятиях, покрывая губы поцелуями. Господи! Я обезумел, никогда раньше не испытывал такого счастья. Ее прекрасный рот, такой мягкий, такой маленький, я едва мог дышать, переполненный счастьем. Как же мне хотелось умереть в тот миг! Джулия! Джулия!

Пропел петух, ночная тьма начала рассеиваться. Первый свет зари заглянул в окно, и я прижал свою любовь к сердцу в последнем поцелуе.

— Не уходи, — выдохнула она. — Я люблю тебя.

Я не мог говорить. Целовал ее глаза, щеки, грудь.

— Не уходи.

— Любовь моя!

Наконец я оторвался от нее, поцеловал в последний раз, и она прошептала:

— Возвращайся скорее.

— Этим вечером! — ответил я.

Я шел по еще темным улицам Форли и размышлял о своем счастье, слишком огромном, чтобы осознать его в полной мере. Казалось абсурдным, что мне даровали такое блаженство. Меня носило по свету, как изгнанника, ищущего командира, под началом которого я мог бы служить. Мне и раньше встречались женщины, но влечение, которое я к ним испытывал, не шло ни в какое сравнение с нынешним чистым и божественным чувством. В других женщинах я часто отмечал какие-то недостатки, иной раз находил их грубыми и вульгарными, но тут столкнулся с такой непорочностью, с такой чистотой! Для меня она была святой и невинной.