Изменить размер шрифта - +
«Александровским» поезд, я считаю, правильно назвали — скоростной экспресс в известном смысле олицетворяет свободу. Раз — и в Питере. Скорость — это свобода. Удобства — это свобода. Свобода передвижения — это равенство и братство! — Все так, только Радищевы, всякие «Путешествия из Петербурга в Москву», нам без надобности. И поезд наш, если заметили, шел в обратном направлении. Железные дороги зачем в России нужны, кто мне скажет? — продолжал Сергей Ильич.

— Как это зачем? Людей возить. Особенно если кто летать боится.

— Это верно, только ведь кроме железных дорог в России никакого другого сообщения почти и нет. Даже если б кто и лететь не боялся, не везде он полететь сможет. Аэропорты у нас совсем не в каждом городе имеются, автотранспорт не везде пройдет. Как добраться из Перми в Вятку? Рейсов таких нет. А из Твери в Рязань? В Сибири или, допустим, в Поволжье железная дорога — единственный вид связи. Отчего мы с байкальской магистралью столько лет корячимся — ничего иного и придумать для связи с Дальним Востоком не смогли.

— Вы это к чему, Сергей Ильич?

— А к тому, что железная дорога — это дело государственное. Николай ее построил, и дело это навсегда останется николаевским. Железная дорога в России — это своего рода закрепощение населения: поедешь только так и только туда, куда рельсы проложены. Поезд — это у нас народный транспорт. Автомобиль у среднего класса, но далеко не у всех имеется, яхты и вертолеты — для господствующего класса. А железная дорога — для остальных, их, таких вот пассажиров, миллионов примерно сто — сто десять. По всему пространству России расписаны маршруты, и ничего в них менять нельзя. Никакие Александры Освободители нашей железной дороге не требуются. Никакие частные поезда тут не пройдут.

— Позвольте, — выступил с опровержением доцент Панин, — ведь в России уже были частные железные дороги! В начале века, еще до Первой мировой! Были инициативные люди! Например, купец Мамонтов строил Ярославскую железку. И на Кавказе были частники!

Татарников только рукой махнул.

— И долго они продержались, частники эти?

— Ну, — доцент Панин шевелил губами, считал, — ну, допустим… лет пять, наверное, продержались.

— Три года, — сказал неумолимый Сергей Ильич. — Только три года, и все их добро государство к рукам прибрало.

— А сейчас так не случится! — Панин сказал свою реплику с некоторой аффектацией, словно хотел убедить не одного Татарникова, а еще когото. Например, себя.

— Думаете, история другой стала?

— Думаю, стала!

— Думаете, побегут частные поезда по России?

— Так вот бежит уже! Мчится!

— У генерала Деникина тоже бронепоезд ходил, назывался «Единая Россия». Ездил взад-вперед в степи по узкоколейке и ничего сделать не мог. Походил бронепоезд, и остановился.

— Наш-то поезд не остановишь!

— Во благо государства чего только не остановишь, — заметил Татарников. Он сидел на верхней полке, поджав под себя ноги, закутавшись в одеяло, и мрачно изрекал свои пророчества.

Посмотрел я снизу вверх на его длинный нос — Сергей Ильич напоминал ворона на дубу. И пророчества его были такие же мрачные.

— Есть вещи в России невозможные, — каркал Татарников. — Вот например философия. Нет в России никаких философов — только религиозные кликуши. И демократия невозможна. И частных железных дорог никогда не будет!

— Будут частные дороги!

— Не будет никаких частных дорог.

Быстрый переход