— Герцогиня бредит?

У Клодины грудь разрывалась от отчаяния; она зажала рот платком, чтобы удержать готовое вырваться рыдание, и, шатаясь, вышла в другую комнату. Герцог со страхом вышел за ней.

— Что случилось? — спросил он.

Глаза больной были устремлены на дверь, в которую исчезли оба.

Ужасная, непереносимая боль сковала ее мысли. Она лежала со сжатыми кулаками и горящими глазами. Клодина не хотела сознаться даже перед умирающей! Она так хорошо отнеслась к ним, хотела сама благословить их перед смертью, чтобы они принадлежали друг другу на всю жизнь. Это было бы мщением за ее разбитое счастье. А Клодина, Клодина! Каким же испорченным созданием была она, если решилась призывать небо в свидетели своей невиновности!

Гнетущий страх сдавил грудь несчастной.

Ее муж снова вошел, подошел к ногам постели и испытующе посмотрел на нее. Клодина, овладевшая собой, несла в руках стакан.

— Выпей, Элиза, — сказала она, наклоняясь и поддерживая рукой голову герцогини, — эти капли, которые всегда помогают тебе.

Герцогиня лежала почти без сознания, с крепко сжатыми губами. Ее большие темные глаза пристально посмотрели на бледное лицо молодой девушки, потом на мужа.

Стакан в руке Клодины задрожал.

— Выпей же, — сказала она изменившимся голосом. Раздался дикий крик, и стакан был выбит из рук Клодины.

— Яд! — пронзительно вскричала герцогиня и вскочила с безумным видом, вытянув с отчаянием руки. — Яд! На помощь! Неужели конец недостаточно скор для вас?!

Она без сил упала, и новый поток крови покрыл ее белую одежду и постель.

Клодина, упавшая на колени, в ужасе вскочила. Со сверхчеловеческой силой овладела она собой, позвонила и помогла поднять больную, которую герцог, глубоко потрясенный, прижал к своей груди.

— Лизель, — говорил он. — Лизель, великий Боже!..

Герцогиню положили в постель, и она лежала с закрытыми глазами, как мертвая.

Вновь началась суета. Старый доктор с озабоченным лицом стоял около больной; он посмотрел на часы, пощупал слабый пульс и покачал головой.

— Профессор прибудет в девять часов, — прошептал он плачущей старой герцогине, — но до тех пор надо быть спокойными, не показывать страха. Лучше всего, чтобы ее высочество оставалась в привычном обществе, я буду пока в соседней комнате.

— Клодина! — прошептала больная. — Клодина!

Герцогиня-мать оглянулась, ища глазами молодую девушку, но она исчезла. Старуха в страхе вышла в коридор и спросила, где комната фрейлейн фон Герольд. Но дверь была заперта, и за ней не слышалось никакого движения…

Клодина почти лишилась сознания в своей комнате, мысли ее путались. Вот до чего дошло! Свет считал ее любовницей герцога, его жена умирала с этим бредом!

О, отчаянность ее безумной гордости! Если она достанет звезду с неба для свидетельства ее невиновности, все равно никто не поверит ей — ни умирающая, ни живущие, ни даже тот, который предостерегал ее и которого она тогда оттолкнула. Один Бог знает, что она чиста, но Бог не творит больше чудес! Потеряна! Погибла! Она стала позором своей семьи, теперь все будут показывать на нее пальцами и говорить: «Смотрите, смотрите, вот та, которая разбила сердце нашей бедной герцогини».

Кто мог спасти ее? Герцог? Он не мог вступиться за нее — они все сделали бы вид, что верят ему, а потихоньку продолжали смеяться. Милосердный Боже! Что она сделала людям, что они так ненавидят ее?

Если бы она могла умереть! Она не сняла бы с себя позора, но была бы мертва и не чувствовала его более.

Клодина мучилась. Там, в парке, есть маленький пруд, сказал ей внутренний голос.