Позаботьтесь, чтобы здесь не оставались навеки — тогда кончится и мой плен. Откройте холерные бациллы в колодце Альтенштейна, пустите дюжину крыс в комнаты их высочества, заставьте показаться призраки старого полковника или прекрасной испанки, призовите, наконец, молнию — мне все равно, только выгоните вон из замка его владельцев и дайте мне увидеть крыши резиденции. Я не могу больше дышать в этом коровнике!»

Фрау фон Берг снова остановилась и обернулась к соседней комнате, откуда доносился жалобный детский плач. Горькое и злое выражение появилось на ее полном белом лице. «О Господи! Я хотела бы…» — пробормотала она и встала.

— Фрау фон Берг, малютка беспокоится, — доложила няня.

— Так дайте ей молока. Она голодна, вот и все.

— Она не пьет, сударыня.

— Так поносите ее, она должна успокоиться.

— Я не смею вынимать ребенка, пока лежит мокрая повязка, доктор особенно приказал…

Дама бросила перо и шумно прошла в детскую.

— Тише, тише! — воскликнула она своим звонким голосом и захлопала в ладоши.

Ее глаза смотрели так грозно, почти злобно, что ребенок замолчал, но через несколько секунд стал кричать еще громче. Плач звучал так беспомощно и жалобно, что няня бросила спиртовую горелку, на которой разогревала прописанный суп, и кинулась к девочке, в то же время в коридоре послышались шаги, и барон Лотарь появился на пороге.

— Что, Леони больна? — был его первый вопрос, и омрачившимся взглядом он отыскал на постели малютку, которая протянула к нему ручки и замолчала.

Фрау фон Берг смутилась, но осталась около постели.

— Нет, — отвечала она. — Леони или голодна, или упрямится.

— То был не плач упрямого ребенка, — отозвался барон коротко и решительно.

— Очень возможно, что она себя плохо чувствует, — сказала женщина. — Мне уже давно приходило в голову, что ребенок не выносит здешнего воздуха. Невольно задумываешься: из мягкого климата Ривьеры девочку перенесли в лесной климат Германии, в этот резкий, холодный горный воздух.

Он серьезно посмотрел на нее.

— Вы думаете? — спросил он.

Его тон заставил ее покраснеть. Она всегда боялась сарказма.

— Я сожалею, — продолжал он, — что бедная малютка была послана первым врачом Ниццы в резкий, холодный воздух. К сожалению, она должна привыкать к нему. Да и нечего говорить о Ницце, потому что отец ребенка принужден теперь быть здесь. Впрочем, милая Фрау фон Берг, «холодный резкий воздух», кажется, полезен: вчера я видел, как девочка оживленно ползала по комнате и сама поднимаюсь около каждого стула.

Воспитательница пожала плечами:

— Что за достижение для двухлетнего ребенка?

— Будьте логичны, сударыня: здесь речь идет о том, улучшилось здоровье малютки или нет? Возраст ее сюда не относится. Я хочу сделать еще одно сообщение, которое, вероятно, заинтересует вас. Их светлости принцессы Текла и Елена скоро приедут на несколько недель в Нейгауз, чтобы лично увидеть состояние здоровья девочки. Откуда ее светлость может знать, что Рейхсен — наш врач, лечит мою дочь? Не знаете ли вы?

Фрау фон Берг переменилась в лице.

— В своих письмах к ее светлости я ничего не говорил об этом, — продолжал он и отошел от детской постели к окну. — Я не люблю, когда вмешиваются в мои распоряжения. Кроме того, принцесса Текла гомеопатка, и у нее карманы полны крупинок и капель. Вы на самом деле не знаете, фрау фон Берг?

Она отрицательно покачала головой и ответила:

— Нет.

Но барон вдруг прижался к стеклу и стал пристально всматриваться в дорогу, тянувшуюся по лесу длинной белой светящейся полосой, не обратив внимания на ее ответ.