Внутри какая-то белиберда, и я уже почти ее удалила, но вовремя сообразила, что это письмо, написанное латиницей.

«Привет. Кошка!» – перевела я и опять обозлилась.

Да какая я ему Кошка! Я ему теперь Катерина Ивановна, с большой буквы и на «вы». Что ему опять от меня нужно? Что же он мне душу терзает?

Совершенно неожиданно для себя я заплакала.

– Эй, Катя, ты чего? – Оказывается, кроме меня в комнате сидел Саша.

– Что он от меня хочет?

– Кто? Ладно, рассказывай давай, раз начала. Что случилось?

– Это Сергей. Я ничего не понимаю. Он уехал в Германию… А теперь звонит, ревнует, пишет… Зачем? Это же он меня бросил!

– Подожди, с чего ты взяла, что он тебя бросил?

– Но он же уехал?

– Ну и что? Он квартиру продал?

– Нет.

– Паспорт менял?

– Нет.

– Так он тебя не бросал. Просто уехал поработать.

– Как поработать? На несколько лет? А я? Как он себе это представлял? Я что, похожа на Ассоль?

– Нет, не похожа. Да никак не представлял. Он просто об этом не думал. Послушай, ему там гораздо хуже, чем тебе сейчас, он только сейчас начал соображать, что он наделал. Тоска, кругом немцы… А ты, вместо того чтобы носить по нему траур до конца жизни, с молоденькими мальчиками на юг ездишь.

– А что он хотел?

– Да ничего он не хотел. Пойми ты, он об этом просто не думал. Он думал, что он быстренько поработает пару лет и вернется. А про то, как пройдут эти годы, у него мыслей не было.

– Он что, совсем дурак?

– Нет, Кать, он совсем мужик. У него мозги по-другому работают.

– Совсем не работают…

– Но-но. Ты нас, настоящих мужчин, не оскорбляй! Мы – ваша опора.

– Ой, мамочки. И как же теперь жить-то! С такой опорой… И что мне теперь делать? Хранить ему верность?

– Ну, это как хочешь. Но не ругайся с ним, вдруг вернется… А ему там сейчас совсем плохо, я знаю, у меня брат у фрицев работал. Он через полгода такие письма домой писал, мы все рыдали. Так что поддержи человека.

И я решила написать.

Privet, privet!

la uzhe na rabote.

Как dela?

Как pogoda?

U nas opiat' dozhdi poshli.

Budet vremia, pishi.

Kat.

Отправила, а через минуту обнаружила его второе письмо.

Ах так. Шутка, значит…

Da, pohozhe, tshuvstvo итога – eto poslednee, shto ostaetsia v mozgu posle polnoi degradatsii… No i ono tebe uzhe otkazalo…

Я надеюсь, это все. О Сергее можно забыть!

Назавтра я был готов растерзать Германию похлеще, чем Версальский мир. Всех бы поубивал! Лощеных улыбчивых охранников, фальшиво-приветливых соратников по GmbH, сволочей-сотрудников, которые отдыхали в Италии.

Словом, дай мне волю, стер бы с лица земли эту – простите за неполиткорректность – Фрицландию. Да и Чехию в придачу. Потому что в Прагу мне как раз нужно было ехать через два дня после феерической переписки с Катериной.

Впрочем, по всему выходило, что Германию с Чехией и без меня сотрут: третий день лило, как из хорошего сливного бачка в момент кульминации. Реки повздувались, словно вены наркомана. Коллеги из пражского офиса сообщали, что у них творится то же самое. В конце концов, в основе всякого добра лежит чье-то худо – в день отъезда мне позвонили чехи и попросили не приезжать. Вода поднялась так высоко, что залила наш уютный пражский офис на первом этаже старинного здания. Проводку закоротило, бумаги залило, персонал распугало.

– Представляешь, – сказал я Вилли, который любовался вагнеровским пейзажем в окне, – у них в Праге машины по улицам плавают.