В конце концов, именно это служит причиной того, что меня переселят на верхний уровень, в котором есть роскошное надземное восьмидюймовое окно. Лютик сможет гулять и спокойно делать свои дела. Предполагается, что он сам будет добывать себе еду. Если он не вернется до комендантского часа — останется на улице. Если из-за него возникнут хоть какие-нибудь проблемы с безопасностью — его незамедлительно расстреляют.

Звучит нормально. Не так уж сильно отличается от той жизни, которую он вел после того, как мы ушли. Кроме момента о его вероятном расстреле. Если он станет слишком тощим, я смогу стащить с кухни немного требухи, при условии, что мое следующее условие из списка выполнят.

— Я хочу охотиться. С Гейлом. В лесу, — говорю я, и все замолкают.

— Мы не будем далеко уходить. Пользоваться будем своими собственными луками. А на вашей кухне появится мясо, — добавляет Гейл.

Я спешу вставить слово, прежде чем они могут отказать:

— Просто… Я не могу дышать, сидя здесь взаперти как … Мне гораздо быстрее стало бы лучше, если … я смогла бы охотиться.

Плутарх начинает объяснять минусы — опасности, дополнительная безопасность, риск получения травмы — но Койн прерывает его.

— Нет. Разреши им. Дай им два часа в день и вычти их из учебного времени. Нахождение в пределах радиуса в четверть мили. С коммуникаторами и выслеживающими браслетами. Что дальше?

Я просматриваю свой список.

— Гейл. Он будет нужен мне для всего этого.

— С тобой в качестве кого? При выключенной камере? Рядом с тобой все время? Ты хочешь представить его в качестве нового любовника? — спрашивает Койн.

Она произнесла это без какого-либо злого умысла, наоборот, — ее слова очень равнодушны. Но мой рот все равно открывается от шока: — Что?!

— Я считаю, мы должны продолжать придерживаться прежней легенды с романом. Быстрый переход от Пита может привести к тому, что ты разонравишься людям, — отвечает Плутарх. — Особенно если учесть, что они думают будто ты беременна от него.

— Согласна. Итак, при камере Гейл может изображать одного из повстанцев. Подходит? — Говорит Койн, а я просто смотрю на нее. Она нетерпеливо повторяет. — Ради Гейла. Этого будет достаточно?

— Мы всегда можем представлять его в качестве твоего кузена, — поясняет Фалвия.

— Мы не родственники, — произноси мы с Гейлом одновременно.

— Да, но, возможно, для камеры нам нужно придерживаться такой версии, — говорит Плутарх. — Вне камеры, — может быть кем угодно. Еще что-нибудь?

Я потрясена таким поворотом разговора. Намек на то, что я запросто могла бы избавиться от Пита, что я влюблена в Гейла, что все это было лишь игрой. Мои щеки начинают гореть.

Даже упоминание, что я думаю о том, кого хочу представить в качестве моего любовника, придает ситуации очень унизительный оттенок. Я поддаюсь своей злости и выдвигаю самое важное условие:

— Когда война закончится, если мы победим, я хочу, чтобы Пита пощадили.

Мертвая тишина. Я чувствую, как тело Гейла напряглось. Думаю, мне стоило бы сказать ему об этом раньше, но я не знала, как он отреагирует. Не тогда, когда дело касается Пита.

— Ему не должны причинить никакого вреда, — продолжаю я. Новая мысль приходит в мою голову. — То же самое касается и других трибутов, Джоанны и Энобарии. — Откровенно говоря, мне совершенно все равно, что будет с Энобарией, жестоким трибутом из Дистрикта-2. Она вообще мне даже не нравится, но кажется неправильным вот так бросать ее одну.

— Нет, — твердо произносит Койн.