"Почему ты так переживаешь из-за этого Бэнки? Ты неравнодушна к Сьерра-Бланке?"

"Я ко всему неравнодушна. Я знаю, в это трудно поверить, но это так. Но я не принимаю решений, исходя из собственных чувств".

"А что такого особенного в Сьерра-Бланке?"

"Новое, Сат. Я это чувствую. Новое, хорошее, настоящее. И это хотят убить, причем убить не только и не столько физически. А вон идет Мартин. Сат, извини. Действуем, как договорились".

"Ладно. Я вынужден актерствовать, изображая собаку, но учти, я делаю это только ради тебя".

Текучка, как всегда, грозила затопить с головой, едва разгребешься немного — наваливаются новые дела. Лисицын уже недели две не посещал спортзал, но теперь решил выбраться. Пусть два часа свободных, их надо потратить с толком.

Он думал о том, что программу с пацаном надо начинать. Содержание Сергея не дешево, средства уходят, а средств, между прочим, у него совсем не много. Начальство смотрит на эту затею более, чем косо. Скажем так, если бы это был не Лисицын… не его авторитет "непобедимого и безошибочного" (в некоторых кругах, полковник знал, его называли " "нашим Штирлицем"), никогда бы ему не получить средства и отдел под такое сомнительное дело. Свое прямое назначение — наблюдение за гражданским настроем — отдел, впрочем, тоже выполнял.

К тому же меняется и настроение пацана. А вдруг это неуловимое, то, что в нем, эта чудесная штука, не захочет работать? Вот возьмет и не захочет…

Пока Лисицын сумел объяснить мальчику, что, зачем и почему. Кстати, отчасти он и сам в это верил. Может, совесть не позволяла видеть в мальчишке только средство… манок… А может, и на самом деле очень уж заманчивая картина рисовалась. Сверхлюди, прекрасное будущее. Россия как сверхдержава. Всех победить, наладить жизнь лучше, чем в Европе и вырваться в Космос. Вот только где-то все это Лисицын уже читал.

Но все равно — если основное не получится, может, из этого опыта выйдет что-то? Ну не сверхчеловек, конечно. Но какие-то небольшие способности… толчок. Мало ли что?

Этим, по-хорошему, научники должны заниматься. Но какие сейчас научники — грантососы… Всем на все плевать. Лисицын ощутил внутри знакомую горечь.

Ладно, разберемся. И с этим разберемся тоже.

После тренировки настроение полковника улучшилось. Он сел в свой "Опель" и поехал домой.

Полковник был родом из Любани, а квартирку в Питере смог прикупить после Ирака. Недавно совсем, можно сказать. Квартира на Седьмой линии Васильевского была очень неплохая, трешка, старинная, добротно отремонтированная. Может, стоило купить вместо нее две небольших и переселить мать из Любани — но мать переезжать не хотела, там ведь у нее внуки, племянники Виталия, ну а Виталий так и остался бобылем.

Маринка бросила его еще в 90е, когда было неясно, будет ли он жить дальше, и как, инвалидом или нормальным человеком. В общем, обыкновенная сука. А с тех пор у полковника толком не было времени на личную жизнь.

Надо, кстати, матери позвонить, подумал Лисицын. Но сначала — Евгению.

Он легко взбежал по ступенькам. Старый питерский дом, с широким парадным, крашеными перилами, стертыми от времени ступенями, допотопным лифтом в железной клети. Лисицын любил Питер — Ленинград — еще с детства, приезжал сюда с родителями к тетке в гости. Каждый год они ходили на Неву, смотреть парад в день Военно-Морского флота. И может быть, эту квартиру он решился брать именно потому, что она, очень недешевая, напомнила ему старую теткину коммуналку на Лиговке.

Тогда жили десять человек в семи комнатах, а теперь вот он один — в трешке. И зачем ему столько места — непонятно…

Лисицын аккуратно запер папку с работы в сейф.