Все вылетело из головы. Знаешь, мне так странно жить… Я очень многие вещи должен был изучить заново… Главное, профессиональные знания сохранились. Даже наоборот… вроде как-то мышление стало яснее. И вообще дело двинулось, меня вот сюда перевели, мои статьи заметили…
Алейн уже знала все это, но сочувственно выслушивала, внимательно глядя на мужчину. Провела ладонью по его голове, по шраму, погладила волосы.
— Значит, ты не помнишь ничего…
— Нет. Я знаю, что у меня была девчонка, мы еще учились вместе. Тоже студентка. Звали Карин. Она на тебя была совсем не похожа. Но… вот ты знаешь — совсем ничего. Ноль. Мне про нее рассказали. К моменту аварии мы уже не были вместе.
— Может, если бы ты ее увидел…
— Да, но зачем я буду ее искать, лезть в ее жизнь. Да знаешь, все это мне в общем не очень мешает. Работа у меня теперь хорошая, вот Руди завел… И потом, это бы не помогло, — он мрачно замолк.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что я в Дуисбурге был везде… в своей гимназии. В доме, где вырос. Родни у меня нет, родители не поддерживали с ними отношения. И… ничего не помогло. То есть я что-то вспоминаю, очень смутно. Коридор, залитый солнцем, квадраты на полу. Машины на стоянке. Детская площадка. Иногда бывают дежа вю. И это все.
— А друзья? У тебя же должны остаться какие-то друзья, одноклассники?
— Я не знаю их… у меня не сохранилось адресов, и по-видимому, не было близких отношений ни с кем. Знаешь, я был очень привязан к родителям.
— А родители…
— А они тогда же, — Мартин перевернул свою чашечку и аккуратно поставил на блюдце, — Это я… я их убил.
Алейн вздрогнула.
— Нет! Что ты, это была случайность! Ты был за рулем?
— Да.
Он отвернулся. Потом посмотрел на нее и заговорил снова.
— Получается, что я в детстве и юности был очень нелюдимым. Может, у меня легкая форма аутизма? Или еще что-то такое. Но сейчас я не могу о себе этого сказать. У меня нормальные отношения с коллегами, соседями…
— Ты вообще очень славный, — тихо сказала Алейн. Он вдруг слегка улыбнулся.
— А ты… Таких как ты, я никогда не встречал. Знаешь, ты похожа на солнце. Как Пеппи.
— Я же не рыжая, я черная. Чикана, как говорят в Штатах.
— И все равно. Ты какая-то невероятная, Аманда… и имя красивое у тебя.
— Аманда по-испански значит "любящая".
— Знаю. Я же учил испанский.
— Да… — она опустила глаза, — солнце любят… оно — источник тепла и света. И оно ничего не требует, только отдает.
Мартин придвинулся к ней совсем близко. Их руки сплелись.
— Мне кажется, — искренне сказала она, — за тобой стоит какая-то тайна. Я не понимаю ее.
— Я тебе все рассказал. Я за эти два года знаешь… ни с кем больше не откровенничал. Так что мою тайну ты знаешь.
Его рука переместилась и тихо гладила теперь кожу Алейн выше локтя.
— Мне кажется, за этим стоит что-то еще. Хотя возможно, я ошибаюсь. Может быть, это просто эмоциональное.
— Тебе хочется рассказывать… ты правда какая-то… совсем необыкновенная.
— Я обыкновенная, Мартин, — прошептала она. Потянулась к нему — и губы их легко и мягко соприкоснулись.
— Только я ничего не помню, — предупредил он шепотом, выныривая из блаженного забытья.
— Ничего, — так же тихо ответила Алейн, — я помню. Я научу тебя.
— Девочка пусть пока подождет в коридоре, — вежливо, но твердо произнес детский психолог. |