Я ждал. Больше никаких объяснений не последовало и поэтому я спросил:

— А зачем ты разрисовала небо?

Она пожала плечами.

— Надеялась, что ты увидишь и придешь.

Для меня такое признание уже кое-что, а для Дел даже слишком много.

— Но ты сама пришла ко мне, — сказал я. — Я не пошел и ты пришла сама.

Она коснулась рукояти меча, очень мягко.

— Когда я стояла там и увидела тебя, я поняла, что ты уйдешь, что мне придется идти за тобой, — Дел печально улыбнулась. — Мужчина подчиняется своей гордости.

Я помрачнел, с ненавистью ощущая приступ вины.

— Я не понял, какой смысл разрисовывать небо.

Дел слабо засмеялась.

— Может и не понял. Можно было сделать что-то другое. Магии многое подвластно, ты же видел мою яватму.

— Хм.

Дел пожала плечами.

— Ты клялся мне, что никогда не воспользуешься ею, никогда не убьешь, не напоишь ее кровью. Но ты убил, Тигр, и ты создал песню для своего клинка, — она снова взглянула на мой меч. — Нравится тебе это или нет, но в нем есть магия, сила. И если ты не научишься управлять ею, она будет управлять тобой.

Я посмотрел на Бореал, скрывающую в ножнах чудовищную мощь. Я знал, на что она была способна, пробуждаясь по призыву Дел. Если дать ей волю…

Нет, об этом лучше не думать. Думай о чем-нибудь другом.

— У тебя, — сказал я, — песчаная болезнь. Мое время истекло, твоя очередь сторожить.

Дел, онемев от изумления, уставилась на меня, а я лег и закутался в одеяла.

8

Легко входить в старый ритм. Мы с Дел бродили вместе достаточно долго, чтобы выработать ежедневное расписание. Все очень просто: один разводит костер, другой готовит еду, вместе мы занимаемся лошадьми. Мы знали, когда они нуждаются в отдыхе, когда отдых нужен нам и где лучше останавливаться на ночлег. Почти все мы делали не переговариваясь, срабатывали старые привычки.

Забыть их было легко. Так же легко вспоминалось, что когда-то мы были вместе. А потом какая-то мелочь напоминала о долгих шести неделях, которые мы провели порознь, и я вспоминал почему.

Мы ехали к Ясаа-Ден по следам гончих. Мы мало говорили друг с другом, потому что не знали, что сказать, по крайней мере я точно не знал. Что думала Дел — знала или не знала — было, как всегда, ее личным делом и, как всегда, совершенно никого не касалось, если только ей не приходило в голову поделиться. В данный момент ей это в голову не пришло.

Она ехала передо мной. Жеребцу это не нравилось, но я сдерживал его. Мне не хотелось затягивать повод рвущегося вперед жеребца, и я поставил его за чалым. Меня вполне устраивало второе место. Вот только жеребец со мной не согласился.

Дел сидела в седле очень прямо. Она всегда держалась прямо, но теперь поза была вынужденной — она просто боялась согнуться из-за раны. Не имело значения, признавала Дел это или нет — и сколько магии она использовала — я знал, что ей было больно. И знал, каких усилий стоило ей продолжать путешествие.

Бореал делила ее спину пополам — от левого плеча до правого бедра, как и мой Самиэль. Я смотрел на Бореал и мысленно желал ей самого худшего, и думал о своем мече. Что он от меня хотел? Что он задумывал заставить меня сделать?

Но снова переведя взгляд на Бореал, я забыл о Самиэле. Я отметил, как спокойно яватма Дел ехала в кожаных ножнах, как отдыхал меч, скрывая смертоносный клинок, пряча благословенную богами сталь, которая пела свою песню, так же как Делила.

И впервые я всерьез задумался, какая часть одержимости Дел была рождена клинком, а не мозгом самой Дел?

Почти все, что я знал о яватмах, рассказали мне Дел и Кем, но даже получив кровный клинок, я почти не слушал их поучений.