А по ночам они превращались в зеркала, в которых можно было наблюдать за сложным и неторопливым танцем звезд. В центре города, особенно в части, примыкающей к гавани, было множество шумных улиц и площадей, оживленных рынков и элегантных общественных заведений.
Мы приземлились в менее живописном секторе города, но не менее функциональном и необходимом, и даже здесь царила красота. Здания, в основном ничем не примечательные, тоже были одеты в стекло, увенчаны величественными флеронами и шпилями. Основные предприятия Тизки, обеспечивающие торговлю, производство, грузовые перевозки и переработку, были скрыты под маской эстетического совершенства, тогда как в других городах эти промышленные объекты выносят на окраины, подальше от мест общественного отдыха.
Когда мы прибыли, маска уже была сорвана. Ударные волны при бомбардировке, а также несколько прямых попаданий снарядов лишили здания стеклянного покрытия и обнажили их остовы и каркасы. Кое-где полыхали пожары.
Воздух дрожал от распространяющегося жара. Зеркальные осколки толстым слоем усеяли все открытые пространства и грузовые дворы, превратив их в пляжи из полированной стеклянной гальки. Каждый осколок отражал свой фрагмент пожара, и все вместе они переливались и мерцали, словно триллионы светлячков. Каждый шаг после спуска с трапа отзывался резким хрустом. Разрывные снаряды пробили в рокритовом покрытии огромные дыры, открыв служебные тоннели невидимой сети артерий, обеспечивающей городские нужды.
Остальные «Грозовые птицы» с воем пронеслись над нами так низко, что казалось, будто до них можно дотянуться рукой. Некоторые приземлились на рокритовых площадках поблизости. Дневной свет померк, и фиолетовая мгла над головой не затмила безоблачное небо, но оно приобрело нездоровый мутный оттенок. Ветер разносил клубы дыма, сильно ограничивающего видимость. Из запахов осталась только гарь пожаров. А из звуков — завывание трансатмосферных двигателей, дьявольский рев голосов.
Но вскоре в этом шуме я стал различать далекий грохот падающих бомб и более близкий треск болтерной стрельбы.
Мы вошли в многоуровневую башню-завод, лишившуюся своей стеклянной облицовки. На первом уровне бушевало оранжевое пламя, освещающее черные ребра каркаса. У самого входа, где мы находились, метались беспокойные тени. Волки не колебались ни мгновения. Едва ворвавшись в здание, они рассыпались в поисках цели и стали очищать помещение. Богудар и Эска первыми ринулись к металлическим ступенькам. Лестница вела на второй уровень, где огороженная поручнями платформа соединялась с широким помостом, протянувшимся над чем-то вроде машинного зала. Я побежал за ними. Внизу громыхнул первый залп болтеров наших товарищей, встретивших первых противников. Эска что-то прокричал и стал стрелять, нацелившись на верхний уровень. Его масс-реактивные снаряды выбивали фрагменты ограждения и помоста. Потом я увидел, как сверху в огонь падают человеческие тела. И только тогда понял, что в нас тоже стреляют.
Внезапно на той же платформе, куда мы поднялись, я увидел людей в красных мундирах и серебряных шлемах. Мундиры сверкали золотым шитьем, словно солдаты вышли на парад. Некоторые держали наготове сабли, остальные стреляли из лазерного оружия.
Богудар взревел и с поднятой секирой бросился на врагов. Я увидел, как от снаряда Эски взорвалась одна из красных фигур. Но затем ветер изменил направление, и дым от пожара на верхних уровнях быстро опустился вниз, окутав меня сплошной пеленой и на мгновение ослепив.
Как только дым рассеялся, я ощутил довольно сильный толчок спереди, за ним последовал еще один удар. В мое смещающее поле попали два лазерных разряда, но были рассеяны и вспыхнули яркими шарами. Стрелок стоял у поручней прямо напротив меня, всего в шести шагах. Это был молодой человек привлекательной наружности, величественный в своем расшитом золотом красном мундире и серебряном шлеме. Он целился в меня из лазерного оружия и что-то кричал. |