|
А теперь закусим и отдохнем; мы все, не правда ли, наморились, надо в том сознаться... Вошедший адъютант внес и развязал покрытый пылью кожаный чехол со съестным и флягою вина. Не евшему с утра Перовскому предложили белого хлеба, ломоть сыру и стакан сотерна. - Москва пуста, Москва оставлена жителями, - произнес, закусывая, Себастьяни, - знаете ли вы это? - Иначе и быть не могло, - отвечал Базиль. - Но наш император завтра входит в ваш Кремль, поселяется во дворце царей... Этого вы не ждали? - Наша армия не разбита, цела... - О, если бы ваш государь протянул нам руку! Он и Наполеон стали бы владетелями мира. Мы доказали бы коварной Англии, пошли бы на Индию... Впрочем, пора спать, - прибавил Себастьяни, видя, что Базиль не дотрагивается до еды и ему не отвечает. Перовского провели через сени в другую комнату, уже наполненную лежавшими вповалку штабными и ординарцами. Он разостлал свою шинель и, подсунув под голову шляпу, не снимая шпаги, лег в углу. При свете факелов, еще горевших на дворе, он увидел в избе, у окна, молодого французского офицера замечательной красоты. Черноволосый и бледный, с подвязанною рукою и с головой, обмотанною окровавленным платком, этот офицер сидел, согнувшись, на скамье и разговаривал с кем-то в разбитое окно. Он не заметил, как в потемках вошел и лег Базиль. - Мне, представьте, однажды удалось видеть его в красной с золотом бархатной тоге консула! - говорил по-французски, но с иностранным акцентом голос за окном. - Как он был хорош! Здесь он, разумеется, явится в небывалом ореоле, в одеянии древних царей. - Но увидим ли мы свою родину? - возразил тихим, упавшим голосом раненый офицер. - Отец мне пишет из Макона - налоги страшно растут, все давят; у сестры отняли последнюю корову, а у сестры шестеро детей... - Великий человек, - продолжал голос за окном, - сказал недаром, что эта дикая страна увлечена роком. Вспомните мое слово, он здесь освободит рабов, возродит Польшу, устроит герцогства Смоленское, Виленское, Петербургское... Будут новые герцоги, вице-короли... Он раздаст здешние уделы генералам, а Польшу - своему брату Жерому. - Ох, но вы - не генерал; ваши земляки храбры, не спорю, но армия Кутузова еще цела, а фортуна слепа, - ответил раненый, припадая от боли плечом к окну. - Вы намекаете на случайности, - произнес голос за окном, - а забыли изречение нового Цезаря: "Le boulet, que me tuera, n'est pas encore fondu" ("Бомба, которая меня убьет, еще не отлита"). Великий человек должен жить и будеть жить долго, воюя по-рыцарски, за угнетенных... Ведь Рига уже взята, Макдональд, по слухам, в Петербурге... Не верите? Если же и этого будет мало, уже выпущено на миллионы фальшивых ассигнаций, найдут и выдвинут нового самозванца... народ и без того толкует, что жив и покойный царь Павел... Раненый более не отвечал. В комнате стихло. Факелы за окном погасли. "Неужели все это правда? - думал в темноте Базиль. - Неужели просвещенный народ и этот гений, этот недавний мой кумир, пойдут на такие меры? Быть не может! Это выдумка, бред раздраженных бородинскою неудачею мечтателей и хвастунов". Перовский долго не мог заснуть. Ему пришла было в голову мысль - незаметно, впотьмах, выйти из избы, достигнуть леса и бежать; он даже встал и начал пробираться через спавших в избе, но, расслышав вблизи оклики часовых, снова лег на шинель и крепко заснул. Загремел зоревой барабан. Все проснулись. Начинался рассвет тихого и теплого, чисто летнего дня. |
